Юрий Пахомов - Макрохристианский мир в эпоху глобализации

В петровской, военно–бюрократической и крепостнической, империи человек оказался лишенным свободы в гораздо большей степени по сравнению не только со странами Западной Европы, с Киевской Русью или казачьей Украиной, но и Московским царством. Если Запад в течение столетий развивался за счет раскрепощения личности и ее труда (при правовом оформлении соответствующих изменений), то в Российской империи закрепощение народных масс в течение XVII–XVIII вв. неизменно усиливалось, при наличии с середины XVIII в. и противоположных тенденций по отношению к высшему классу («Указ о вольности дворянства» и пр.). Но и в последнем случае либеральные тенденции (при Елизавете, Екатерине II, Александре I) сменялись противоположными (при Петре III, Павле, Николае I). Новое, уже тотальное порабощение личности мы видим в XX в. в первой, ленински–сталинской половине периода большевистского господства.

Петровская империя (как впоследствии в еще большем масштабе СССР) в своем экономическом развитии была ориентирована не на интенсивную (благодаря раскрытию частной инициативы, изобретательству, стимулированию личных мотиваций к труду и успеху), а экстенсивную модель. Ставка делалась на безжалостную, организуемую или обеспечиваемую государством, эксплуатацию казавшихся неограниченными природных и человеческих ресурсов. Достаточно вспомнить крепостные заводы, а потом сталинские лагеря. При жестком централизованном управлении и заимствовании западной техники это порою обеспечивало успех.

При крепостной системе разгромили Наполеона. Жестко централизованная экономика во многом обеспечила победу в Великой отечественной (как важнейшей составляющей Второй мировой) войне. Но после военных успехов, связанных с сверхнапряжением бесправного народа, наступал кризис, совпадавший с технологическим рывком (переход к паровым машинам, компьютеризация) на Западе. Его следствием стали неожиданные неудачи в Крымской и Афганской войнах. Попытки преодоления кризиса были связаны с малоэффективными реформами (Александра II, перестроечных и постсоветских лет), которые лишь обостряли общественные противоречия, становясь предвестниками краха всей системы.

Закрепощение личности (без чего мощную военно–бюрократическую многонациональную державу в принципе было невозможно создать), давая временный эффект усиления страны, в дальнейшем определяло ее крах. Однако если Российская империя простояла все же три столетия, то гораздо более жестокая и бездушная тоталитарная советско–коммунистическая не просуществовала и века. Немаловажную роль в относительно быстром (по историческим меркам) крахе последней сыграла ее (но, естественно, не общества в лице лучших его представителей) принципиальная воинствующая бездуховность.

Идея «советского народа» впервые прозвучала в выступлении Н. С. Хрущева на XXII съезде КПСС, в 1961 г., но не получила еще отражения в его итоговых документах. Последнее состоялось на следующем, XXIII съезде, уже при Л. И. Брежневе. Вокруг этого термина партийные идеологи и советские обществоведы (многие из которых теперь рядятся в демократов или националистов: в какой республике что выгоднее) раздули типичную для тех лет пропагандистскую шумиху, однако никакой научной концепции существования данной общности разработано ими так и не было. Последние упоминания этого термина относятся к финальным перестроечным годам, в частности, если брать партийные документы, он, похоже, последний раз встречается в резолюции сентябрьского (1989 г.) пленума ЦК КПСС 705 705 Чешко С. В. Распад Советского Союза. Этнополитический анализ. — М., 1996. — С. 137. .

Дискуссия о том, «а бьш ли мальчик», развернулась сперва, еще робко, в позднеперестроечных выступлениях 706 706 См.: Обновление: межнациональные отношения и перестройка. Материалы научно–практической конференции. — М., 1989. , а затем уже в российских изданиях после распада СССР 707 707 Судьбы России. О них говорит корреспонденту «Правды» советолог Элен Каррен Д’Анкос // Правда. — 1992. — 4 декабря; Барсенков А. С., Вдовин А. И., Корецкий В. А. Русский вопрос в национальной политике. XX в. — М ., 1993; Барсенков А. С., Вдовин А. И. Русские интересы в межнациональных отношениях // Этнополис. — 1993 — № 1; Козлов В. И. Русский вопрос. История трагедии великого народа. — М., 1995 и др. . Однако политическая заангажированность практически всех участников ее обсуждения «научности» в решении этого вопроса не прибавила. Правда, одна новая и, как кажется, продуктивная мысль прозвучала: А. С. Барсенков, А. И. Вдовин и В. А. Корецкий выдвинули тезис, что в дореволюционной России уже формировалась такая общность, которую затем «открыли» под именем «советского народа» 708 708 Барсенков А. С., Вдовин А. И., Корецкий В. А. Указ. соч. — С. 26. .

Дальнейшие рассуждения в пользу того, что понятие «советский народ» в значении политической нации (пусть и не вполне сформировавшейся) существует, находим в работе С. В. Чешко 709 709 Чешко С. В. Указ. соч. — С. 141. . Он вполне резонно замечает, что среди факторов, способствовавших формированию надэтнической общности (типа «американской нации») в СССР, следует прежде всего отметить принадлежность к единому государству и достаточно длительную традицию единой государственности — более длительную, чем период существования самого СССР. Далее идет речь о внедрявшейся в годы советской власти в сознание населения общих идей, а тем более — символов и стереотипов. Этому служили не только искусственные идеологемы, но и, реально, общая система образования, профессиональной культуры, урбанизированного (массового со времен индустриализации) образа жизни, обслуживавшаяся преимущественно русским языком. А последнее вело к его массовому распространению среди нерусских народов, благодаря чему в стране существовала единая система коммуникации.

На практике это означало не столько ассимиляцию (русификацию) других народов (судя по статистическим данным, приводимым С. В. Чешко, ей подверглось не более 10% среди большинства народов, кроме малых народов Сибири и Севера, с одной стороны, и малочисленных групп, чьи национальные территории находились за пределами СССР — немцы, греки и пр., — с другой), сколько типичный в современном мире билингвизм.

Такие соображения позволили ученому сделать следующий вывод: «... официальная концепция советского народа была чрезмерно идеологизированной, помпезной, наивно–претенциозной, как и многие другие “концепции” той эпохи. Однако она не была полностью неверной, поскольку существовал сам советский народ как народ–общество, продукт длительного развития единого государства. Степень “советскости” была, наверное, неодинаковой у разных народов, у разных групп этих народов, у отдельных индивидов. Разные типы группового самосознания могли соотноситься по-разному. Но это довольно обычное явление для многих стран. С точки зрения принятых в современном мире понятийных норм следует признать не только реальное существование в СССР “советского народа”, но и признать его в качестве обычной полиэтнической нации».