Юрий Пахомов - Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Описанный процесс имел глубокие исторические корни. Уже Московское царство, тем более неизменно расширявшаяся Российская империя, с достаточной легкостью включало (впрочем, не больше чем Византийская империя или Арабский халифат, Османская империя или империя Великих Моголов, хотя и гораздо легче, чем, скажем, колониальные структуры Англии или Франции) в свой высший, правящий и культурный слой выходцев из других народов. Это относилось уже к переезжавшим на службу в Москву или покоренным ею татарам или выходцам из Великого княжества Литовского (достаточно вспомнить княжеские дома татарского — как Юсуповы, или литовского — как Трубецкие или Куракины, оба рода — из Гедиминовичей, происхождения).

Со второй половины XVII в., в особенности же с начала XVIII в., наблюдается массовая инкорпорация в российскую элиту образованных выходцев из Украины и Беларуси (Ф. Прокопович, С. Яворский, Симеон Полоцкий, Дмитрий Ростовский и пр.), а также немцев. В дальнейшем сюда вливались французы и армяне, поляки и грузины, молдаване и казахи, при Петре I, а затем и позднее — евреи и пр. Так что к концу правления Романовых правящий и культурный слои Российской империи были представлены людьми самых различных национальностей, среди которых наиболее многочисленными (кроме, естественно, русских) были, очевидно, украинцы, затем — прибалтийские немцы, и далее армяне, грузины, поляки, евреи и пр.

При этом в условиях существования империи (как и любого другого централизованного многонационального государства) вполне естественной была организация образования и просвещения, развитие научно–технических дисциплин и пр. на одном государственном и понятном большинству населения языке — русском.

Это, конечно, никоим образом не оправдывает запреты (после подавления Польского восстания 1863–1864 гг.) на преподавание и книгоиздание на украинском, белорусском и литовском языках. Однако в данном случае речь идет не об опенках такого рода дискриминационных действий царского правительства, принесших вред в первую очередь ему же самому, а о констатации реальности вовлечения в образованную и социально активную, в том числе — правящую, среду Российской империи представителей различных населявших ее народов, и не только близких по происхождению, культуре и языку, как украинцев, но и представителей более отдаленных этносов — как, скажем, армян М. Т. Лорис–Меликова и И. К. Айвазовского или казаха Ч. Ч. Валиханова.

Полиэтничная, начавшая формироваться в Российской империи, политическая нация основывалась на единой централизованной государственности (представители ее автономных частей — Царства Польского, Великого княжества Финляндского, Бухарского эмирата и Хивинского ханства — в данный процесс втягивались менее интенсивно), а также общей, русскоязычной, системе образования и культуры. Идеологическое единство декларировалось лишь на уровне верности правящему дому, но не конституировалось даже относительно приверженности государственной религии — православию (при том, что ограничения социального продвижения представителям ряда конфессий, в частности — иудаизма, были).

Несмотря на то, что образование практически повсеместно было русскоязычным, представителям нерусских народов из средних и, тем более, высших социальных слоев дорога к знаниям, званиям и должностям вовсе не была закрыта. Но, избирая ее, молодые люди автоматически интегрировались в формировавшуюся общероссийскую политическую нацию.

Такого рода тенденции с гораздо большей силой проявились в годы советской власти. Общим остались, получив дальнейшее углубление, единая (превратившаяся из авторитарной в тоталитарную) наднациональная государственность (с национально–государственными и этно–автономными образованиями в ее структуре); общая система образования на русском (или с обязательным владением русским) языке, охватившая теперь самые широкие слои практически всех входивших в состав СССР народов; значительно интенсифицировавшиеся личные, культурные, научные, профессиональные и другие контакты между разноэтничными гражданами Советского Союза.

Однако десятилетия большевистского правления внесли и много нового.

Прежде всего следует отметить стремление навязать гражданам СССР идеологическую общность, обратной стороной чего была борьба с традиционными религиями, народными праздниками, обычаями и пр. (с русскими, при этом, не менее чем с украинскими, еврейскими, латышскими или татарскими). В сущности, был взят курс на создание советского полиэтничного цивилизационного единства, что предполагало ликвидацию прежней (восточнохристианской, мусульманской и пр.) цивилизационной идентичности народов, оказавшихся в границах СССР, а также в зоне его прямого влияния (от Чехословакии и ГДР до Монголии и Кубы).

Но на коммунистически–атеистической идейной основе достичь этого было в принципе невозможно, поскольку такая идеология, если и могла сперва искренне увлечь некоторые горячие молодые головы, то вскоре продемонстрировала свою полную неспособность не только обеспечить пристойную материальную жизнь (хотя этого не сделало и православие или, скажем, буддизм), но удовлетворить глубинные духовные запросы людей, дать ответы на вечные мировоззренческие вопросы — о смысле жизни, Боге, бессмертии души и пр. А их решения как раз и лежат в фундаменте великих религиозно–духовных учений, без которых существование той или иной развитой цивилизации немыслимо.

Вторым моментом была насильственная, беспрецедентная сравнительно с прежними временами (потом это по-своему повторялось в Китае, Северной Корее, Кампучии–Камбодже и пр.) по своей бесчеловечности, социально–экономическая трансформация общества. Речь идет даже не об известных массовых репрессиях против интеллигенции, духовенства, самих же партноменклатурщиков и красных военных, а о таких взаимосвязанных явлениях, как коллективизация, индустриализация и промышленная урбанизация.

Массы крестьян различных национальностей (в особенности — русские и украинцы, чьи традиционные жизненный уклад и хозяйственно–бытовая культура были разрушены) оказались на «стройках первых пятилеток». Здесь они образовывали этнически маловыразительную, но пользовавшуюся преимущественно русским языком (не только в собственно России, но и в Украине, Казахстане и пр.), пролетарскую, полуурбанизированную массу, потерявшую прежние (традиционные, народные) ценностно–нормативные установки, но не приобретшие в большинстве своем никаких других.

Далее эти и другие люди разных национальностей оказывались на фронтах Великой отечественной войны, в лагерях и колониях спецпереселенцев, где общим был, естественно, русский язык. Их дети получали среднее и часто высшее образование преимущественно на русском языке, что в те годы большинством воспринималось как нечто совершенно естественное, поскольку свободное владение русским языком открывало путь и к профессиональной карьере, и к переведенным на этот язык сокровищам мировой культуры.