Юрий Пахомов - Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Сопоставление судеб реформ в Украине с одной стороны, и в странах Центральной Европы (Польше, Чешской республике, Венгрии) — с другой, позволяет многое в этом отношении понять, а, кроме того, избавиться от некоторых убаюкивающих «идеологем» и либерал–реформаторских мифов. Так, уже поверхностное сравнение этих стран позволяет отбросить расхожий и чрезвычайно популярный в Украине тезис о том, что наши трудности неизбежны, поскольку «через них прошли другие, и мы тоже должны пройти».

Простое сопоставление фактов говорит о легкости (сравнительно с нашими бедами) того рыночного пути, который прошли центральноевропейские страны. В них не было ни столь глубокого и продолжительного спада производства (экономические трудности Польши начала 1980‑х гг. объясняются прежде всего обострившейся с появлением «Солидарности» социально–политической борьбой в стране и к данному вопросу прямого отношения не имеют); ни такого масштабного и разрушительного промышленного «обвала», когда «лежачими» оказалась более половина предприятий; ни общенационального, по сути — непрерывного (со взаимно накладывающимися этапами) ограбления народа; ни целенаправленного разрушения социального интеллекта нации, особенно обеспечивающего ее научно–технический потенциал; ни многого–многого другого, окрашивающего наше существование в хмурые тона.

Мы, таким образом, двигались и продолжаем двигаться не по тому пути, по которому недавно прошли страны Центральной Европы бывшего Варшавского договора, не говоря уже о фактически постсоциалистической Азии в лице Китая.

Сопоставление Украины с центральноевропейскими государствами опровергает и другую, столь выгодную виновникам постигшей нас катастрофы версию — версию о «постсоветском синдроме» в виде антирыночного менталитета, т. е. психологического невосприятия реформ бывшими гражданами СССР, страны с антирыночной, тоталитарной системой.

Сторонники этой оправдательной версии забыли, что рыночные идеи пробивали в СССР себе дорогу уже с середины 1950‑х гг., что пропаганда рыночной идеологии, осуществляемая подлинными властителями дум последних советских десятилетий — лучшими писателями, публицистами и журналистами, а равно и прогрессивными экономистами, — все эти годы существенно опережала реформаторскую (в т. ч. и «хрущевскую», и «косыгинскую») практику. И именно удушливая атмосфера запретов, прижившаяся при Л. И. Брежневе, пробуждала в людей жажду перемен, которые поэтому-то и смогли приобрести почти взрывной характер.

По этим, а равно и другим известным причинам (массированная демонстрация «плодов» западной жизни с кино — и телеэкрана, «перестроечными» журналами и пр.), к моменту вступления Украины на путь реформирования в обществе преобладали именно рыночные, даже частнособственнические настроения и надежды 742 742 Пахомов Ю. Н., Крымский С. Б., Павленко Ю. В. Пути и перепутья... — С. 278. . Люди молодые и среднего возраста в своем большинстве тогда демонстрировали свою готовность к переменам, а левые (коммунисты) в начале независимого существования Украины имели лишь 2% поддержки в обществе. Это служит дополнительной яркой иллюстрацией желания народа покончить с антидемократическим и антирыночным прошлым. И лишь последующие события и процессы, дискредитировавшие реформы, вызвали к жизни у многих людей среднего, тем более старшего возраста психологию протеста и неприятия всего того, что у нас называется «рынком» и «предпринимательством».

Весьма распространенной является версия, что мы идем по пути реформ той же дорогой, что и центральноевропейские страны. Только те продвигаются решительнее, быстрее, а потому успешнее и результативнее. Действительно, эти государства как бы показывают нам пример, а значит «зовут» идти тем же путем быстрее и радикальнее. Даже Румыния и Болгария в последние годы переживают период экономического роста, что открывает им двери в Европейский Союз. Что же касается Польши, Венгрии, Чешской республики и Словакии, уже ставшими членами ЕС, то здесь результаты экономического подъема были весьма ощутимы с середины 1990‑х гг.

Однако, при всей очевидности положительного опыта постсоциалистических государств Центральной Европы, нам в пример его ставить не следует. Там налицо была рыночная среда и рыночно доступная структура экономики. Достаточно сослаться на тот факт, что, к примеру, в Польше в 1980‑е гг. из 18 млн работающих 12 млн хотя бы несколько месяцев в году трудились в рыночных условиях. Кроме того, там имело место наличие частнособственнического сектора и соответствующего менталитета, высокоразвитый потребительский сектор, относительно обновленное производство, отсутствие чрезмерного монополизма, кричащих диспропорций и всепоглощающего ВПК — все это давало определенный шанс на рыночный успех в итоге шоковой либерализации. Имело значение и то немаловажное обстоятельство, что эти страны, в силу их цивилизационной идентичности, Запад считал как бы своими и шел по отношению к ним на многие поблажки, так что ряду стран (например, Польше) были списаны немалые долги.

Но дело не только в существенном отличии исходных условий. Опыт этих государств показал, что, Во‑первых, именно использование модели, аналогичной навязанной нам, сдерживало на старте развитие их экономики и социальной сферы; Во‑вторых, чтобы добиться успеха, данную модель (т. е. модель МВФ) этим странам пришлось существенно откорректировать (чего, напомним, у нас не было сделано); В‑третьих, сам факт полезности корректировки модели МВФ в центральноевропейской, почти что рыночной, среде лишь дополнительно оттеняет пагубность нашего догматического использования МВФовских реформаторских рецептов, поскольку наша среда для этой модели еще менее пригодна.

Напомним, что МВФовская, неолиберальная модель заведомо рассчитана на страны с традициями рыночной экономики. Задача трансформирования экономики на ее основе состояла не в создании, а в совершенствовании рыночной среды, в ее расчистке на конкурентной и жестко монетаристской основе от слабых, неконкурентоспособных фирм, в создании условий для прихода в слаборазвитые страны крупного, прежде всего — иностранного, капитала и их интегрирования в мировое хозяйство.

Но эта модель, рассчитанная на старте на решение сиюминутных, сугубо коммерческих задач, была заведомо губительной для крупных, не интегрированных в мировой рынок индустриальных производств непотребительского профиля, а равно и для стратегических научно–технических сфер и культурно–образовательной среды. Последнее мало сказывалось на слаборазвитых странах Африки и Латинской Америки, которые попросту не имели собственных наукоемких производств и развитой системы народного образования. Но для постсоветских государств их деградация имеет самые плачевные последствия.