Макс Вебер - Политические работы 1895–1919

Но ведь описанное явление есть то, что социализм воспринимает как «господство вещей над людьми», т. е. господство средств над целью (удовлетворением потребностей). Социализм видит, что если в прошлом существовали индивиды, которых можно было сделать ответственными за судьбы клиентов, крепостных или рабов, то сегодня это невозможно. Потому–то он ополчается не на индивидов, а против производственных порядков как таковых. Всякий научно образованный социалист безоговорочно откажется от того, чтобы возлагать ответственность за жизнь и судьбу, уготованные рабочему, на конкретных предпринимателей и скажет: «Это вытекает из системы, из безвыходного положения, в которое поставлены все его участники — и предприниматель, и рабочий».

Но что же позитивное противопоставляет этой системе социализм? В широчайшем смысле слова то, что обыкновенно называют «коллективным, или общим, хозяйством». Это такое хозяйство, в котором, во–первых, отсутствует прибыль, т. е. нет ситуации, когда частные предприниматели на свой страх и риск руководят производством. Вместо этого производство переходит в руки некоего народного союза, осуществляющего руководство методами, о которых вскоре пойдет речь. Во–вторых, вследствие этого перестанет существовать так называемая анархия производства, т. е. конкуренция предпринимателей между собой. Сегодня (особенно в Германии) очень много говорят о том, что вследствие войны мы уже наблюдаем развитие такого «коллективного хозяйства». Теперь в связи с этим надо вкратце указать на то, что в основу организованного хозяйства отдельно взятого народа могут быть положены два принципиально различных принципа. Во–первых, тот, что сегодня обозначают словом «огосударствление»; он, несомненно, известен всем господам, работающим на военных предприятиях. Он основан на сотрудничестве объединившихся предпринимателей одной отрасли промышленности с государственными служащими, будь то военные или гражданские. При этом приобретение сырья, получение кредитов, цены и клиентуру можно в значительной степени регулировать с помощью плана; государство может участвовать в прибылях и в принятии решений этими синдикатами. Считается, что предприниматели будут контролироваться этими чиновниками, а в производственном процессе будет господствовать государство. Считается, что тем самым мы уже имеем «истинный», «подлинный» социализм или находимся на пути к нему. Но в Германии эту теорию воспринимают со значительным скептицизмом. Я не буду отвечать определенно на вопрос, насколько подобное хозяйствование эффективно в военное время. Но ведь всякий, кто умеет считать, знает, что в мирное время невозможно продолжать хозяйствовать так, как теперь, если мы не хотим разориться, и что в мирное время такое огосударствление, т. е. принудительное картелирование предпринимателей каждой отрасли промышленности и участие государства в этих картелях, выражающееся в получении долей прибыли, при допущении права значительного контроля на самом деле означает не господство государства в индустрии, а господство индустрии в государстве. И притом в весьма неприятной форме. В этих синдикатах представители государства заседали бы за одним столом с хозяевами фабрик, причем хозяева фабрик значительно превосходили бы представителей государства по профессиональной осведомленности, коммерческой выучке и собственной заинтересованности. А вот в парламенте заседали бы представители рабочих и требовали бы, чтобы каждый представитель государства заботился, с одной стороны, о высоких зарплатах, а с другой — о низких ценах. «Ведь у вас есть власть сделать это», — говорили бы они. С другой же стороны, государство, участвующее в прибылях и убытках таких синдикатов — опять–таки, для того, чтобы не разориться, было бы, конечно, заинтересовано в высоких ценах и низких зарплатах. Наконец, частники, являющиеся членами синдикатов, ожидали бы от государства гарантии рентабельности их производств. Следовательно, на взгляд рабочих, такое государство было бы классовым государством в самом что ни на есть подлинном смысле слова, и я сомневаюсь, желательно ли это политически; однако еще больше я сомневаюсь в том, разумно ли поступают, когда теперь представляют рабочим такую ситуацию как «настоящий» социализм, что, разумеется, вводит в соблазн. Ибо рабочие очень скоро убедятся на собственном опыте, что судьба рабочего, работающего на шахте, никоим образом не меняется от того, что эта шахта переходит из частных рук в государственные. На угольных шахтах Саара жизнь рабочего проходит совершенно так же, как на частных рудниках: если шахтой плохо руководят, т. е. если она приносит мало прибыли, то рабочим там живется плохо. Но разница в том, что против государства забастовки невозможны, а, значит, зависимое положение рабочего при государственном социализме такого типа значительно усиливается. Это одна из причин, в силу которых социал–демократия относится к такому «огосударствлению», к этой форме социализма, в общем, отрицательно. Такой социализм создает общества типа картелей. Как и прежде, решающим здесь является вопрос о прибыли; вопрос о том, сколько зарабатывают отдельные предприниматели, которые объединились в картель и лишь один из которых — государственная казна, остается определяющим для направления развития хозяйства. И наиболее тягостное здесь заключается в том, что если теперь государственно–политическое и частнохозяйственное чиновничество (из картелей, банков, с гигантских предприятий) отделены друг от друга, и поэтому политическая власть все–таки может обуздывать экономическую, то при таком социализме и те, и другие чиновники слились бы в единую корпорацию с солидарными интересами, и их невозможно было бы контролировать. Но как бы там ни было, прибыль как индикатор производства никто не отменил бы. А вот государству как таковому пришлось бы столкнуться с ненавистью рабочих, которая теперь обращена на предпринимателей.

Принципиальную противоположность этому в последнем отношении могли бы образовать организации потребителей, которые задавали бы вопрос: какие потребности должны удовлетворяться в этом государственном хозяйственном секторе? Вы хорошо знаете, что многочисленные общества потребителей, особенно в Бельгии, перешли к созданию собственных фабрик. Если эту ситуацию представить себе обобщенной и вверенной какой–нибудь государственной организации, то социализм получился бы совершенно и принципиально иным: это был бы социализм потребителей, о котором сегодня еще ни в малейшей степени неизвестно, откуда взять руководителей, и насчет которого абсолютно непонятно, где должны быть заинтересованные лица, которые могли бы воплотить его в жизнь. Ибо потребители как таковые, судя по разнообразному опыту, способны к организации лишь в весьма ограниченном объеме. Людей же, имеющих общий интерес прибыли, сегодня легко сплотить, если показать им, что благодаря этой сплоченности они получат прибыль или добьются гарантированной рентабельности; на этом основана возможность создать такой социализм предпринимателей, как он получается при «огосударствлении». Зато чрезвычайно трудно сплотить людей, у которых нет между собой ничего общего, кроме того, что они хотят именно что–то закупать или заботиться о своем собственном существовании, так как положение покупателя, в общем–то, препятствует социализации; ведь теперь даже голод, по меньшей мере, в Германии не способствовал или с большим трудом способствовал тому, чтобы домохозяйки предпочли еду с полевых кухонь, которую каждый находил отменно приготовленной и вкусной, своей дилетантской и кустарной стряпне, хотя первое было бы для них несравненно дешевле.