Авишай Маргалит - Достойное общество

Между тем наш главный вопрос остается без ответа: существует ли внутренняя связь между эксплуатацией и унижением? Мой ответ – нет. Эксплуатация, основанная на силе, но не на принуждении, не обязательно ведет к унижению. Эксплуатация не является ни справедливой, ни несправедливой, но не обязательно включает в себя угрозу человеческому достоинству. Унизительными могут быть побочные эффекты эксплуатации, но само состояние эксплуатации не составляет унижения. Она не отвечает ни идее унижения как отказа в причастности к человеческому роду, ни представлению о смертельном ударе по индивидуальной независимости, из‐за которого человек утрачивает базовый контроль. Производство товаров на оборудовании, которое должно было бы принадлежать тебе самому, не является унизительным само по себе. Только в том случае, если средства производства были открыто отобраны у человека, которого потом заставили на них же и работать, мы можем сказать, что к чувству обиды должно добавиться еще и унижение. Это унижение как результат принуждения, ощущения беспомощности перед лицом грабителя, который теперь надел маску покровителя и защитника. Если у вас есть ресторан и мафия принуждает вас платить «за защиту», но обеспечивает вам большое количество посетителей, так что ваш доход становится больше даже после выплаты оговоренной дани, вы все равно испытываете унижение, поскольку находитесь во власти рэкетиров, по принуждению и под угрозой физической расправы. Вас не эксплуатируют, но вас унижают. Связь между эксплуатацией и унижением является причинно-следственной, но не концептуальной. Поэтому даже эксплуататорское общество может быть достойным.

Наказание – лакмусовая бумажка достойного общества. Тот способ, которым общество осуществляет политику и процедуру наказания, позволяет, в частности, определить, является оно достойным или нет. Права, которые общество продолжает уважать в отношении преступников, и есть базовые права человека в этом обществе; никакой другой меры социально значимого уважения преступники не заслужили. Так что если мы хотим понять, является ли общество достойным и относится ли оно к людям по-человечески, то не худшим вариантом будет посмотреть на то, как оно относится к своим преступникам. Парадигматическим вариантом наказания является тюремное заключение, так что на нем мы по большей части и сфокусируем наше внимание.

У нас есть простая формула, которая гласит, что общество является достойным, если наказывает своих преступников – даже тех, кто совершил самые страшные преступления, – не унижая их. В конце концов, преступник тоже человек. Каждый человек, даже если он преступник, достоин уважения, которое оказывается людям на том основании, что они люди. Ущерб, нанесенный человеческому достоинству, есть унижение, так что даже преступник заслуживает, чтобы его не унижали. Достойное общество не должно давать преступнику здравых оснований считать, что его человеческое достоинство попрано, даже если наказание позволяет ему с полной уверенностью считать, что он лишился общественного почета (впрочем, очень может статься, что референтная группа закоренелого преступника находится как раз в стенах тюрьмы и свою толику общественного почета он с большим успехом получит именно там).

Ключевой для этого параграфа вопрос заключается в следующем: возможно ли в принципе эффективное наказание без унижения, притом что эффективность в данном случае будет определяться успешностью общества в поддержании порядка через наказание, то есть собственно через устрашение, или же требовать от достойного общества не унижать преступников есть идея утопическая, способная подорвать самые основы общества?

Фуко сделал акцент на ритуальной природе наказания в досовременных обществах 50 50 Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / Пер. с фр. В. Наумова. М.: Ad Marginem, 1999. . Жестокие пытки становились частью изощренного ритуала, во время которого преступника предавали смерти тысячей и одним противоестественным способом. Сила болевого воздействия тщательно рассчитывалась, тогда как общий принцип, согласно которому наказание должно быть соразмерно совершенному преступлению, зачастую искажался до крайне гипертрофированных форм наказания, которые можно было бы обобщить поговоркой «око за зуб». Наказание имело публичный, театрализованный характер и включало в себя такие элементы, как пыточное колесо, сожжение заживо, повешение и процессия, в ходе которой связанного преступника водили по улицам, – с общей целью навлечь на преступника все муки ада, прежде чем действительно предать его смерти. Чудовищная жестокость подобных форм наказания должна была еще и унизить жертву. Понятно, что человек, который подвергался физическим истязаниям подобного рода, навряд ли продолжал переживать относительно потери человеческого достоинства 51 51 Там же. Гл. 2. . Но вся церемония была рассчитана прежде всего на зрителей, и ее унизительный для жертвы характер зачастую оказывал противоположное воздействие. Пытки заставляли публику самоидентифицироваться с жертвой, и зрители преисполнялись гнева против жестокого режима, унижающего человеческое достоинство. Унижение становилось той фокальной точкой, которая преломляла образ жертвы в глазах зрителей, как если бы пытки очищали жертву от совершенных ею грехов. Церемониальное наказание включает в себя не только пытки, но и символические жесты. Символы играют в наказании весьма важную роль, но не стоит принимать ее за роль главную, поскольку таковая отведена физической жестокости. Когда тело жертвы уродуют, скажем отсекая ей руку, то совершаемый жест, вне всякого сомнения, носит символический характер, но прежде всего это акт жестокости и физической муки. Когда царь Давид отрубил кисти рук и ступни Рехаву и Баане (II Самуила 4:12), а Адони-Везек отрезал большие пальцы на руках и ногах семидесяти царям за то, что те собирали крохи под его столом (Судей 1:7), они хотели унизить своих врагов до последней крайности. Но нам не следует упускать из виду, что физическая жестокость превалирует над унижением. Телесные пытки приносят более острую боль, чем пытки душевные. Основополагающим принципом достойного общества является необходимость искоренить унижение, но это подразумевает, что жестокость уже должна быть искоренена.

Джордж Бернард Шоу считал старорежимную систему наказаний менее унизительной, чем ее современный аналог, на том основании, что прежняя система представляла страдания жертвы публично, вместо того чтобы скрывать их. Современная же система выводит преступников из поля зрения общественности, тем самым мешая другим людям разделить их боль. Безразличие к страданиям человека выталкивает его за пределы общества. Следовательно, нам следует проводить значимую границу между жестокостью и унижением: центральным фактором в досовременной системе наказания была жестокость, тогда как нас интересует другой аспект, унижение.