Александр Зиновьев - Русский эксперимент

Ф: А теперь, выходит, мы опять оказались удобным материалом для нового эксперимента!

П: Как перед революцией 17 года в России назрел кризис, произошла революция, и на нее наложилось влияние западных социалистических идей, так и перед 85-м годом в России назрел кризис, и на него наложилось колоссальное влияние и давление Запада, семьдесят лет стремившегося покончить с русским коммунизмом. Начался новый перелом. Одни называют его второй революцией, другие — контрреволюцией. Важно то, что именно под давлением Запада этот перелом принял такое направление, какое мы теперь переживаем. И опять, как после 17-го года, русский народ оказался покорным материалом для нового западного эксперимента, если это выражение тут в какой-то мере уместно.

Ф: Одним словом, получается, как у Тараса Бульбы с сыном: Запад нас породил и Запад нас убивает. Мы покорно приняли и коммунизм как приказание высшей власти. И поломали его по приказу власти.

П: Но прежде чем до этого дошло, коммунизм прожил 70 лет. И как! Коммунистический эксперимент в России зашел много дальше того, что предполагали коммунисты, и оказался успешнее, чем надеялись враги коммунизма. Чтобы выжить, советское общество должно было развить науку, технику, промышленность. Для этого потребовалась беспрецедентная революция в сфере образования. Был необходим высокий интеллектуальный и творческий потенциал. Русские в одиночку не смогли бы эту потребность удовлетворить. И советское руководство приняло правильную с точки зрения интересов выживания коммунизма установку на создание внутри разношерстной человеческой общности Советского Союза особой частичной и наднациональной общности из представителей разных народов, а не только русских, я бы назвал ее общностью второго (высшего) уровня — общностью гомо советикусов. Она начала складываться прежде всего в Москве и других больших городах. В нее отбирались представители разных народов, имевшие более высокий уровень тех качеств, какие были необходимы для создания и поддержания современного (для тех лет) индустриального и научно-технического общества. Интеллектуальный, творческий, инициативный, изобретательский, предприимчивый и т.п. уровень этого сверхобщества гомо советикусов был выше такового прочей части населения. Он был сопоставим с соответствующим уровнем народов Запада и кое в чем превосходил их.

Ф: Значит, ты считаешь эту политику советских властей правильной? А ведь ее сейчас поносят все, кому не лень!

П: Я считаю ее правильной с точки зрения интересов сохранения коммунизма и выживания страны в борьбе с окружающим миром, с Западом — прежде всего. И так думаю не один я. Политики, дельцы и идеологи Запада прекрасно поняли, что новая советская человеческая общность имеет шансы на успех исторического и эпохального масштаба, что она может развить колоссальные социобиологические потенции, что русские начали играть в этой общности все более значительную роль, выходя фактически на роль ведущего во всех отношениях народа именно в рамках этой общности и благодаря ей. Стратеги Холодной войны увидели в этом угрозу Западу гораздо более серьезную, чем военная мощь Советского Союза и коммунистическая идеология. Разрушение этой новой человеческой общности в России и низведение русского народа на уровень народа третьесортного, неспособного на самостоятельное историческое бытие, стали задачей номер один в стратегии Холодной войны со стороны Запада. Запад начал всячески раздувать национальную рознь в Советском Союзе, поощрять национализм и сепаратизм, провоцировать и поощрять еврейскую эмиграцию.

Ф: И добился колоссального успеха!

П: Да. Все усилия семидесяти лет коммунизма создать наднациональную общность людей, отбирая в нее и культивируя индивидов с качествами, необходимыми для развития и сохранения высокого уровня цивилизации, пошли прахом. Теперь отбор людей в элиту происходит по признакам, развитие которых означает деградацию народа. Народы России раздроблены, разобщены. По отдельности они не способны конкурировать с народами Запада за место в истории. Чтобы выжить, мы должны быть на уровне всех достижений цивилизации. А для этого нужно производство в воспроизводство в огромных масштабах людей с определенными качествами. А их у нас не так уж много. Их надо отбирать, беречь, поощрять. Это надо делать в ряде поколений. А нам не дали возможности продолжить начатое дело.

Ф: Ты знаешь, я родился и вырос в деревне, в тех местах, где сейчас жена живет. У нас там домик, небольшой участок. Овощи, куры, поросенок. Одним словом, все возвращается на круги своя. Как будто не было бессонных ночей, часов просиживания над книгами, аттестатов и дипломов с отличием, защит диссертаций, степеней, званий, наград, статей, книг, признания. Моя жена ведь награждалась мировыми премиями, член ряда западных научных обществ и академий, участник международных конгрессов... А теперь...

П: А теперь мы не нужны именно в таком качестве.

Ф: Ощущение такое, будто мы, русские, дерзнули без разрешения некоего мирового начальства на самостоятельное историческое творчество, напугали своими успехами это начальство и оно нас одернуло, поставило на место. Мол, куда нам со своим свиным рылом в калашный ряд! Неужели мы в самом деле хуже других?!

П: Не хуже и не лучше. Просто мы не подходим к требованиям времени. Мы все можем быть Платонами и Ньютонами. Но Платоны и Ньютоны из России не нужны. На Западе их своих пруд пруди.

Ф: Так, может быть, мы все-таки рано или поздно пробьемся и в духе времени?!

П: Поздно, дорогой друг. Мы опоздали по крайней мере на тысячу лет. История ушла. Места в мире уже распределены. Представь себе, сейчас обезьяны решили бы пойти по стопам людей. Могли бы они приобщиться к человеческой цивилизации? Да. Но — в зоопарке или в особых заповедниках.

Ф: Мы не обезьяны! Мы доказали, на что мы способны в истории!

П: Да. И вся наша мудрость и наши таланты воплотились в коммунистическую систему. Ты философ, знаешь, что такое отчуждение. Наш социальный строй явился отчуждением наших качеств. В рамках этого строя даже плохой человеческий материал мог функционировать вполне удовлетворительно, не хуже, чем хороший человеческий материал в западном обществе. Но мы сломали наш отчужденный ум и талант. И остались ни с чем.

Ф: Западные стратеги Холодной войны решили, что Советский Союз нельзя победить внешними силами, что его можно разрушить только изнутри. А ты говоришь об атаках на советское общество именно извне. Как это понимать?

П: Тут есть двусмысленность. Стратеги Холодной войны считали, что Советский Союз нельзя победить в традиционной, Горячей войне. Но его можно разрушить путем такого воздействия извне, со стороны Запада, благодаря которому внутри его разовьются силы разрушения. Не ждать, когда Советский Союз разложится внутренне сам, а приложить усилия к тому, чтобы пробудить внутренние силы разрушения и поддержать их. Это была атака извне, но атака особого рода. Это было систематическое заражение советского общества смертоносными «вирусами». Причем не столько путем прямой пропаганды, обращенной к широким слоям населения, сколько путем создания внутрисоветского механизма разрушения, о котором мы уже говорили. Главная задача этого механизма — воздействие на высшее руководство, т.е. на мозг советского общественного организма — на его интеллект и волю.