Александр Зиновьев - Русский эксперимент

Выдвиженец.Я расскажу о судьбе одного хорошо знакомого и близкого мне человека (это — мой старший брат), которая характерна для сталинской эпохи в аспекте индустриализации. Она говорит неизмеримо больше об этом, чем тонны страниц, написанных всякого рода «специалистами» на эту тему.

Мой брат в 15 лет стал рабочим. Вечерами учился в заочном техникуме. Был комсомольцем. Был кристально чистым человеком в моральном отношении, настоящим коммунистом, как мы называли таких людей, в отличие от множества формальных коммунистов, вступавших в комсомол и в партию исключительно из карьеристических соображений. После окончания техникума брат добровольцем уехал на стройку в Сибирь. Тогда вся страна была огромной стройкой. И добровольцы вроде моего брата играли в ней роль огромную.

На стройке брат проявил себя именно как настоящий, идеальный, романтический коммунист — работал до изнеможения, самоотверженно и изобретательно. Он стал рационализатором, как тогда называли таких изобретателей. Вступил в партию, не имея никаких карьеристических намерений. Такие люди по своей инициативе карьеру не делали. Но обстоятельства были таковы, что многих из них выталкивали на путь карьеры, если употреблять это слово без негативного оттенка. Брат стал выдвиженцем.

Выдвиженец — специфическое явление сталинского периода. Это — человек, который из низов сразу, без промежуточных ступеней возносился на высокие уровни социальной иерархии. Возносился, чтобы сыграть предназначенную ему роль. Сыграв ее, он обычно сбрасывался вниз, часто уничтожался в качестве козла отпущения. Предшественниками выдвиженцев были люди, которые в период революции и гражданской войны из небытия возносились на вершины власти и славы. Это была инерция революционного периода. Выдвиженцы выражали желание чуда, стремление сделать это чудо во что бы то ни стало. Они и творили чудо. Страшной ценой и страшное чудо, но чудо.

Как я сказал, вся страна была стройкой, причем — стройкой по принципу «любой ценой» или «во что бы то ни стало», т.е. не считаясь с жертвами, включая и самого себя. Никакие законы экономики не принимались во внимание, так же как и условия человеческого существования. Стройка шла по законам военного времени, как штурм крепости. Лозунг «Нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять» был практически правилом жизни, а не демагогией и пропагандой.

Стройка, на которую попал брат, оказалась на грани катастрофы. Брат был выдвинут на должность главного инженера, а затем — начальника стройки. Он не был карьеристом, как и вообще большинство «командиров» строек сталинского периода. Тут было нечто совсем иное. Тут была озабоченность интересами дела, страны в целом. Он был во власти массовой психологии тех лет. Он не воспринимал свое выдвижение как карьеру. Он знал, что работать ему придется вдвое больше, спать вдвое меньше, а степень риска быть арестованным возрастет в десять раз. И он не мог отказаться от навязанной ему роли. Конечно, если бы он отказался, его арестовали бы. Но дело было не в этом. Страха тут не было. Для него просто не было проблемы, соглашаться или отказываться. Он, как «командир» в сражении, выполнял приказ. И даже не приказ, а нечто большее: роль в великой трагедии жизни. Если бы он знал, что его скоро расстреляют как вредителя, он все равно не отказался бы от этой роли. И формулировки «враг народа» и «вредитель» его не возмутили бы. Они были предусмотрены правилами трагедии. И он их знал. И принимал, ибо они были лишь словесной шелухой великого плода великой Революции, участником которой он себя ощущал. Он был коммунист в самом высоком, романтическом и трагическом смысле слова. Может быть, тогда впервые в русской истории русский человек возвышался до уровня исторической трагедии.

Брат как «командир» стройки делал то, что делали и другие «командиры». Любой ценой! Во что бы то ни стало! И стройка была сдана в срок.

Абстрактно рассуждая, стройку можно было завершить и без порыва, надрыва и жертв. А как теперь пишут критики «режима», без нее вообще можно было обойтись. Допустим, что это верно. И несмотря на это, стройка не была бессмысленной жестокостью. Она была грандиозной тренировкой на преодоление трудностей, на организацию масс, на руководство. Если бы не было такого опыта, мы не выиграли бы войну с Германией. Какое руководство без такого опыта рискнуло бы эвакуировать заводы в безлюдную степь?! А «командиры» сталинских лет смело пошли на это. И заводы буквально через несколько недель и даже порою дней начинали выдавать продукцию для фронта.

Благодаря принципам «во что бы то ни стало» и «любой ценой» были совершены великие дела сталинской эпохи. И достижения послесталинских лет обязаны инерции этих принципов, инерции исторического порыва. Отказ от этих принципов и затухание этого порыва снизили способность коммунизма к выживанию.

Ф: Я подписался бы под каждым твоим словом. Все верно. Лучше не скажешь. Только меня тревожит одна мысль: ради чего все это было?! Неужели ради Горбачевых, Яковлевых, Ельциных и прочих инициаторов и деятелей контрреволюции?!

П: Ты ведь на фронте был с первых дней. Скажи, приходилось тебе ходить в атаку на вражеские танки впереди роты с винтовкой периода Первой Мировой войны?

Ф: Приходилось. Получил первое ранение. Но остался в строю.

П: Вызывался добровольцем прикрывать отступление товарищей и стоять насмерть?

Ф: Бывало и это.

П: Бывал на уборочных работах в колхозах, работал до кровавых мозолей задаром?

Ф: И не раз.

П: Вызывался добровольцем подымать развалившиеся колхозы в глуши? Подымать целину?

Ф: Было и такое. Пять лет протрубил.

П: А ради чего?

Ф: Снимаю свой вопрос как бессмысленный. Это была моя жизнь. Без этого я не мыслю жизнь вообще.

П: Это — историческая судьба нашего поколения. И не надо ждать за это ни от кого ни похвалы, ни благодарности. Главное — мы были и выполняли долг отпущенной нам судьбы.

Ф: Помнишь, у меня в жизни был случай, когда меня исключили из партии и отдали под суд?

П: На целине? Конкретно не помню за что.

Ф: Тогда на уборочные работы в деревню посылали представителей от высшей власти в качестве ответственных за ход уборки урожая — уполномоченных, как тогда говорили. Послали меня. Урожай был великолепный. А хранилищ для зерна не было. Сгружали прямо под открытым небом перед железной дорогой. Я поговорил со стариками. Они сказали, что вот-вот начнутся дожди и зерно пропадет. Я на свой страх и риск бросил все силы на строительство навесов от дождя. Высокое начальство приказало прекратить эту «самодеятельность». Мол, прогноз погоды отличный, я срываю уборку в целом районе, сею панику и т.д. Я отказался выполнить приказ. Меня арестовали, отобрали партийный билет. А на другой день начались дожди. Урожай погиб. Спасли лишь то, что сгружали под мои навесы. Потом меня освободили, партбилет вернули, даже орденом наградили. Тогда у меня мелькнула мысль выйти из партии и отказаться от наград. Пришлось бы, конечно, переучиваться. Но это не пугало, я еще был молод. Я все-таки эту мысль отбросил. Тот случай, подумал я, был лишь эпизод в великой эпохе, а не вся эпоха. И в партии я был не ради некоей абсолютной разумности и справедливости. Вообще не ради чего-то. Моя жизнь без нее была бы ничто.