Александр Зиновьев - Русский эксперимент

Естественно, заразились идеей таких моделей и у нас. Один из секторов нашего института занялся изучением западных глобальных моделей с намерением догнать и перегнать Запад и в этом отношении. А нашему сектору поручили разработку такой модели советского общества. В институте состоялась конференция на эту тему. Это был, конечно, сплошной балаган. Я хотел уклониться от участия в нем, но мне сам директор предложил выступить, причем в категорической форме: фактически я был единственным в институте серьезным специалистом в этой области. Пришлось выступать. Мое выступление было кратким. Я спросил, на основе какой научной теории мои коллеги собираются строить свою модель советского общества. На основе сочинений классиков марксизма, наших философов, экономистов, социологов, специалистов по «научному коммунизму»? А насколько они соответствуют реальности нашего общества? А не получится ли у вас вместо модели реального советского общества модель идеологических представлений о нем, совсем неадекватных реальности? К тому же не стоит преувеличивать и западные результаты на этот счет. Насколько мне известно, и западные модели такого рода, несмотря на грандиозную технику и математический аппарат, в гораздо большей мере суть замаскированное и освященное авторитетом современной науки и техники шарлатанство, мракобесие и идеологическое оболванивание простаков. И выкачивание денег.

Мое выступление дружно осудили, обвинив меня во всех смертных грехах. Меня освободили от заведования группой и отстранили от участия в работе над моделью советского общества.

Через пару лет институт закончил работу над моделью и приступил к решению правительственных заданий с ее помощью. Первым таким заданием было доказательство бескризисности советского общества. За эту работу группа ведущих сотрудников во главе с директором получила Государственную премию. Многие были награждены орденами и медалями, получили денежные премии, повысились в чинах и званиях. Я решил опровергнуть вывод этой группы и доказать противоположное — неизбежность кризисов и при коммунизме.

Погрузившись в исследование, я скоро убедился в том, что необходима содержательная (или базисная) теория коммунизма, в корне отличная от марксистской теории, а также от всего того, что о советском обществе сочинялось на Западе. Без такой теории исследования эмпирической социологии, конкретные измерения и вычисления превращаются в мошенничество, в орудия идеологии и пропаганды, а формальные построения оказываются пустыми умственными (знаковыми) конструкциями. Одним словом, точные методы социальных исследований без содержательной теории, адекватной данному обществу, превращаются из орудий понимания этого общества в орудия помутнения умов. И я такую теорию, как казалось мне, построил. Я ее частично опубликовал в моих первых книгах в 1977–1979 годы на Западе. Ниже я кратко изложу ее основные идеи.

Ф: Не слишком ли резко ты пишешь об интеллигенции? Ведь мы тоже принадлежали к этой категории!

П: То, что говорится о целом слое, не обязательно верно в отношении каждого представителя слоя по отдельности. А что касается нас лично, то разве мы были исключением в том отношении, о котором я писал?! В поведении каждого из нас по отдельности вроде бы не было ничего, достойного осуждения. Были какие-то пустяки. Анекдотики. Разговорчики. Книжечки. Встречи. Безразличие к чему-то... А из таких мелочей, когда их миллиарды, складывался характер целого слоя и его влияние на ход истории.

Ф: Я в этом плане как-то не думал.

П: А кто думал?! Никто. Это я теперь, постфактум констатирую. А тогда я вместе со всеми смеялся над книгами тех, кто писал о тлетворном влиянии Запада, охотно делился идеями с иностранными коллегами, рассказывал смешные истории о наших политиках и идеологах...

Ф: Но ведь во всем этом действительно не было ничего преступного!

П: Верно! Но дело-то именно в том, что из множества непреступных по отдельности поступков сложилось совокупное преступление огромного масштаба. Это и есть история! Посмотри на всю эту интеллигентскую мразь, которая стала оплотом нынешнего режима! Большинство из них были оплотом и коммунистического режима. Они были апологетами его, активными проводниками советской идеологии, открытыми и тайными доносчиками. Они — перекрасившиеся «коммуняки», власовцы Холодной войны.

Ф: Таких не так уж много. Большинство — миллионы учителей, врачей, инженеров, офицеров и т.д. Они профессионально и за гроши делали и делают каждый свое дело...

П: Вот именно! Но именно с их молчаливого согласия небольшая часть («верхушка») сотворила великое предательство. Ведь эта «верхушка» не есть какой-то особый слой по отношению к прочей массе людей, относимой к «образованщине». Именно первая представляет вторую и выражает социальную сущность второй. Вся «образованщина», включая «верхушку», несет ответственность за случившееся!

Ф: Не спорю, наша «образованщина» как целое способствовала наступлению эпохи реформ, приветствовала перестройку и переворот августа 1991 года. Но одним из следствий этого переворота явилось то, на что она никак не рассчитывала. Она потеряла то положение, которое занимала в советском обществе, оказалась практически не такой нужной. То, благодаря чему она занимала хорошее положение в обществе (знания, дипломы, степени, звания. награды), потеряло прежнюю ценность. Началось ее численное сокращение, деморализация, дисквалификация. Многие пристроились в новом обществе в ином, совсем не интеллигентском качестве. Но и тут их вытесняют более ловкие молодые конкуренты. Так что она оказалась в положении жертвы.

П: В истории действует какой-то закон возмездия. Ты думаешь, интеллектуальная элита («властители дум») долго будет блаженствовать? Ее тоже использовали как орудие измены и разгрома страны. Она больше не нужна. Постепенно и ее выбросят в мусорную яму истории. Русская интеллигенция по замыслу победителей вообще будет истреблена.

Ф: Ты сформировался как идеальный коммунист. Честно признаюсь тебе, хотя я не карьерист, не хапуга, не халтурщик, не доносчик, не клеветник, не приспособленец и т.п. — одним словом порядочный человек, я все же не могу считать себя идеальным коммунистом на все сто процентов. По строгому счету я тоже был как все, только в ослабленной форме. Если покопаться как следует в поступках и в мыслях, то нахожу в себе многое такое, что порицал в других. За всю мою долгую жизнь я знал всего лишь одного безупречного, на мой взгляд, человека: это — ты.

П: Не буду смотреть на твои слова как на комплимент, ибо не горжусь тем, что я есть. Не спорю, таких, как я, немного. Может быть, вообще один. Я вообще никогда не встречал другого такого. И знаешь, в чем тут дело? Я такой вовсе не от природы. В природе (от рождения) таких не бывает. Я — искусственное существо. Я делал всю свою сознательную жизнь над собой эксперимент. Я всерьез воспринял идеал коммунистического человека и довел его до логического конца, воплотив его в себе.