Рудольф Баландин - Магия внушения, или Секретное оружие Бехтерева

Биогенный человек, сотворенный биосферой за миллиарды лет ее эволюции, отчасти реализовал свой потенциал. Мог ли он добиться более значительных результатов? Возможно. Во всяком случае, за последние полвека научно-тех- нический прогресс при тех возможностях, которые появились после замечательных открытий и изобретений первой половины XX века, мог быть несравненно больше. Еще при Сталине начал осуществляться план возрождения природы на огромных территориях. И что стало с этим поистине великим экологическим начинанием?

(Напомню: создавались лесополосы и осуществлялась рациональная регуляция поверхностного стока, отсутствие которой в наше время постоянно приводит то к сильнейшим засухам, то к таким же наводнениям.)

Профессиональные футурологи и крупные ученые в середине XX века давали грандиозные научно-технические прогнозы на 50 и 100 лет вперед. Теперь это будущее свершилось. И что же было реализовано? Почти ничего, за исключением компьютеризации. И это несмотря на то, что за истекшие полвека не было мировых войн и глобальных катастроф, а расходы на научные исследования и новые технические разработки были непомерно большими.

Формирование техногенного человека происходит на духовном, интеллектуальном уровне — в психосфере. Она преобразуется в органичном взаимодействии с техносферой, образуя единую систему с обратной связью. И если область господства техники представляет собой упрощенную вырождающуюся биосферу, которая обретает все более отчетливые признаки механической системы, то нечто подобное происходит и с техногенным человеком.

Не случайно все крупнейшие смены общественных формаций, знаменовавшие переход техносферы на более высокий энергетический и организационный (конечно же — информационный тоже) уровень, сопровождались катастрофическими сдвигами в психосфере: массовыми психозами, душевными эпидемиями, бунтами и войнами.

На закате первобытного общества по Земле прокатились волны великих переселений народов, не подчинявшиеся вроде бы никакой логике и удивительно напоминающие периодические массовые миграции животных. Сходство это, по-видимому, не формальное, у него глубокие корни в коллективном бессознательном. Таково одно из проявлений измененного состояния общественного сознания.

Кризис рабовладельческих государств и империй сопровождался появлением мессий, пророков и лжепророков, основателей новых религий, а также вспышками массового террора и бессмысленных жестоких войн.

Средние века завершились небывалыми духовными эпидемиями, о которых речь впереди.

Становление индустриального общества как системы капиталистических отношений ознаменовалось кровавыми междоусобицами, гражданскими войнами, террором. То же произошло и при создании социалистической системы. А ее крушение проходит в атмосфере тяжелейшего не только экономического, но прежде всего духовного кризиса, массовых психозов и неврозов, небывалой эпидемии самоубийств.

В критические эпохи особенно широко распространяются и активно действуют разнообразные тайные секты и сообщества, начиная от террористических и криминальноуголовных и кончая содомитами и сатанистами. Возникают или возрождаются всяческие оккультные, магические и мистические идеи, не говоря уже о массовом употреблении наркотических препаратов.

Нам в этой книге не раз приходится ссылаться на вымирание русского народа и эпидемию самоубийств. Обычно объясняют это реакцией на изменение общественного строя, к которому часть граждан не может приспособиться, а также на то, что четверть или треть населения находится за чертой бедности. С подобными доводами можно согласиться лишь отчасти. Они не упоминают самого главного.

Те, кто помнит первые послевоенные годы, знают: тогда народ наш жил впроголодь. Не менее половины населения находилось «за чертой бедности». А процент самоубийств был в десятки раз ниже нынешнего, народ не убывал; напротив, возрастал в числе, становился крепче физически.

То же самое было после Гражданской войны, когда у нас был установлен совершенно новый, доселе нигде в мире небывалый общественный строй. Выходит, он отвечал характеру русского народа. Единственная серьезная социальная катастрофа произошла в недолгий период коллективизации. Надо было спешно укрупнять крестьянские хозяйства, внедрять технику, заставить крестьян трудиться — почти безвозмездно — на благо государства, для ускоренной индустриализации. Не будь этого, мы бы не смогли противостоять гитлеровским ордам, которых поддерживала индустриальная мощь почти всей Западной и Центральной Европы.

Во время коллективизации психологию большинства крестьян пришлось переламывать в значительной мере силой, ибо одной пропагандой и агитацией за несколько лет этого сделать было невозможно. Но уже вторая половина 1930 годов, когда совершенно определенно выявились преимущества колхозного (общинного) хозяйства, все стало на свои места.

Итак, сделаем вывод. В трудное голодное послевоенное время при правлении Сталина русский народ возрождался, ибо был крепок морально, верил в будущее. Ныне, при созданной «прорабами перестройки» и «реформаторами» разрухе, русский народ уже 20 лет вырождается, вымирает, ибо существующее общественное устройство РФ устраивает только малую и далеко не лучшую его часть.

…О коренных изменениях психосферы можно судить по их материальным проявлениям в области жизни. Духовная и материальная сферы составляют единство, которое мы называем — жизнь.

На заре XX века итальянский футурист Маринетти восторженно писал, что будет создан механический человек с запчастями. Такое заявление можно было бы считать метафорой или курьезом. Однако чуткая душа художника, завороженная возможностями техники, уловила нечто очень важное и симптоматичное.

Приведем некоторые из высказываний, помогающих лучше понять суть техногенного человека.

В.В. Розанов в 1912 году написал: «Техника, присоединившись к душе, дала ей всемогущество. Появилась «техническая душа»… И вдохновение умерло». (Скажем чуть точнее: оно стало отмирать. И дело тут не только во всесилие техники: сказывается и духовное состояние общества. Пушкин имел все основания утверждать: «Не продается вдохновенье, Но можно рукопись продать». Во второй половине XX века господство капитала, а значит и продажности, превратило вдохновение в товар и привлекло его для обслуживания имущих власть и капиталы.)

Поэт-философ Максимилиан Волошин сделал обобщение: