М. Хлебников - «Теория заговора». Историко-философский очерк

Для нас наиболее интересны выводы, к которым приходит Тихомиров, говоря о современном для него состоянии «тайных обществ», их влиянии на социально-политическую жизнь. С одной стороны, утверждается тезис о высоком уровне воздействия масонства на государственную политику западноевропейских стран, большая часть которых (Франция, Германия, Англия, Италия) фактически подчиняются диктату «вольных каменщиков». С другой стороны, философ высказывает мнение о невозможности полной победы «тайных обществ», чья деструктивная активность зачастую направлена не только на разрушение социальных институтов, но и на самих себя. Обосновывая данную мысль, Тихомиров приводит высказывание известного иезуитского антимасонского писателя П. Дешампа. «Вполне допуская существование единого центра управления, <���…> мы, однако, склонны думать, что власть этого единого управления не всегда всеми признаётся, что в армии разных обществ возникают новые силы, иногда входят в конфликт с прежними, ищут самим овладеть высшей властью» {485} 485 Там же. С. 468. .

Соглашаясь с зарубежным конспирологом, русский философ указывает на религиозный фактор, не позволяющий одержать полную победу «тайным обществам», тотальное доминирование которых означало бы окончание человеческой истории. Но подобное завершение возможно лишь в рамках христианской историософии, то есть перехода человечества в иной эон бытия. Важно, что Тихомиров, выстраивая свою конспирологическую вселенную, практически не обращается к российскому опыту. Действительно, перечисляя «тайные общества», начиная с ассасинов и заканчивая масонством, приводя примеры грубого вмешательства «тайных обществ» в политические процессы европейских стран, автор обходит вниманием аналогичные явления в отечественной истории. Возникает знакомая нам уже проблема — насколько актуальна «теория заговора» для российской социокультурной практики? Указанный дефицит восполняется в другом, иной жанровой природы, сочинении Тихомирова.

На страницах опубликованного дневника Тихомирова за 1915—1917 гг. мы находим ряд показательных суждений автора, касающихся острых политических проблем. Он замечает объективный рост конспирологических настроений в обществе, связанных с несколькими причинами. Полоса неудач русской армии на театре военных действий становятся основанием для возникновения представлений о предательстве в высших эшелонах власти. Возрастание социально-политической напряжённости, приведшее в итоге к февральским событиям 1917 года, также способствует увеличению числа сторонников «теории заговора». «В публике ходят слухи, будто бы убийство Распутина не единственное, замышленное каким-то сообществом. Называют, что должны быть убиты также Питирим и Варнава. Рассказывают о заговоре в армии в целях того, что если вздумают заключать сепаратный мир или распускать Государственную] думу, то армия, продолжая войну, вышлет отдельные части в Петроград для произведения переворота» {486} 486 Дневник Л. А. Тихомирова. 1915-1917 гг. М.: Российская политическая энциклопедия, 2008. С. 331. .

Информационный вакуум, неопределённость властной иерархии, громкое политическое убийство; все перечисленные факторы идеально подходят для конспирологического конструирования. Определенно безжизненные, эмпирически ненасыщенные, удалённые от российских реалий схемы «теории заговора», воспроизведённые в «Религиозно-философских основах истории», должны обрести здесь свой эмпирический базис. Но мы сталкиваемся с несколько другим подходом. Размышляя о судьбе П. А. Столыпина, с которым, как мы уже говорили, автор тесно сотрудничал, Тихомиров делает неожиданный вывод, касающийся убийства председателя Совета министров. «Завёлся “раз в жизни” человек, способный объединить и сплотить нацию, и создать некоторое подобие творческой политики — и того убили. А кто убил его, Столыпина? Но кто бы ни подстроил этого мерзкого Богрова, а удача выстрела есть всё же дело случая покушения. Всё против нас, и нет случайностей в нашу пользу. “Мене, Текел, Упсарин” так и сверкает над Россией» {487} 487 Там же. С. 332. .

«Неожиданность» подобного пассажа заключается в отказе от онтологического основания «теории заговора» — признания логического, рационального основания исторического процесса. Любые попытки направленного воздействия разрушаются самим объектом воздействия, действительность содержит в себе настолько широкий спектр возможностей, что управление ими становится заведомо невозможным. Фаталистический взгляд на историю делает бессмысленными и нелепыми любые заговоры и тайные общества. Обратим внимание на схожесть, а где-то и совпадение позиций Амфитеатрова, Генца, Селянинова, Белецкого и Тихомирова. Приведя множество примеров могущества и силы «тайных обществ», они в конечном счете приходят к заключению о мнимости или относительности подобной опасности. Имея несовпадающие мировоззренческие ориентации, принадлежа к различным социальным группам и партиям, они, дополняя друг друга, позволяют создать нам целостное представление о развитии отечественной «теории заговора» начала XX века.

Учитывая, что реальная политическая ситуация в России, начиная с первых лет XX столетия, внешне способствовала формированию конспирологического менталитета, следует резюмировать: генезис «теории заговора» рассматриваемого периода не выходит за рамки реактивной фазы, не происходит качественного «скачка» в развитии конспирологии. Элементы и схемы «теории заговора» зачастую использовались в решении, как это показано на примере вопроса об интеллигенции, неконспирологической проблематики. В этом отношении Россия продолжала находиться, как и в XIX веке, на периферии мощного подъёма «теории заговора». Возникает вопрос, в чём же основная причина подобного отставания? На наш взгляд, её следует искать в особенностях формирования русских интеллектуалов. Фактически, подобная социокультурная группа отсутствует в отечественном пространстве эпохи. Нужно указать на важное отличие интеллигенции от интеллектуалов, ибо здесь может возникнуть определённая путаница вследствие семантической близости данных понятий. Главное, на наш взгляд, различие между русской интеллигенцией и западными интеллектуалами заключается в следующих моментах. Западные интеллектуалы являются продуктом закономерного развития европейского общества, они изначально выступали как активные участники создания общества нового типа. Последующее оттеснение интеллектуалов от рычагов машины власти не снимает изначальной укоренённости интеллектуалов в западном социуме.

Российская интеллигенция выступает как элемент культурной вестернизации, относящийся к модернизационному проекту. Сам же проект модернизации в своём основании не был культурологическим. В этом и заключается важная особенность так называемого «европейского периода» русской истории XVII-XEK столетий. Техническая сторона модернизации преобладала над социокультурной. «Университетский вопрос» русского общества сводился зачастую к банальному вопросу: чем может заниматься интеллектуал в России при отсутствии свободной социальной ниши? Очень ёмко и точно суть ситуации обрисовал В. В. Розанов: «Академия наук — есть. Восемь университетов — есть. Четыре духовных академии — есть. Да. Но это пока тринадцать кирпичных зданий, которые так же нельзя назвать “наукою”, как “казармы” нельзя назвать “армиею”. Есть “штаты Академии Наук”… “штаты университета”, “штаты духовной академии”… Но пока это — бюрократия» {488} 488 Розанов В. В. Есть ли «наука» в России? // Собрание сочинений. Террор против русского национализма (Статьи и очерки 1911 г.) М.: Республика, 2005. С. 182. . Говоря о бюрократии, философ имеет в виду невозможность существования интеллектуалов в особом измерении, свойственном именно интеллектуальному сословию. Знакомый нам Ф. Рингер, рассуждая о специфике западного интеллектуального социального сознания, отмечает склонность мандаринов-интеллектуалов к созданию замкнутого пространства, самодостаточного и иерархически выстроенного по внутренним корпоративным законам. В отечественном варианте это оказалось невозможным — предложенная иерархия являлась только лишь слепком государственной системы управления.