Энтони Гидденс - Трансформация интимности

Потому что здесь установление правил как таковых, как внушает нам Виттгенштейн, изменяет свою природу. Можно утверждать, что выставление таких предписаний напоказ могло бы лишить их любой возможности оказать позитивное воздействие, потому что они могли бы оказать гармонизирующее влияние на отношения лишь в том случае, если они принимаются как нечто само собой разумеющееся. И все же такой взгляд, как я думаю, упускает из виду главное. Дифференциальная власть, которая откладывается в социальной жизни, вероятно, остается неизменной, если индивиды рефлексивно отказываются исследовать свое собственное поведение и его имплицитные оправдания. Однако такие правила, как бы незамысловато они ни выглядели, если их успешно применять, помогают оторвать действия индивидов от бессознательно организуемой властной игры. В принципе, они служат тому, чтобы генерировать возрастающую автономию в то самое время, как они требуют уважения от другого.

Ролевой контракт не действует в этических абсолютах. Он извлекается из специфического «перечня проблем», где прежде имелись «негативы». Личность, о которой идет речь, почувствовала, что она чрезмерно озабочена тем, чтобы произвести впечатление на мужчину, в котором она заинтересована, боится расстроить партнера, стремилась относиться к нему по-матерински и так далее. Конечно, «конституция» такого рода только тогда является демократической, когда она интегрирована с другими элементами, упомянутыми выше; она должна отражать встречу автономных и равных личностей.

Императив свободной и открытой коммуникации является обязательным условием (в оригинале — sine qua поп — примеч. перев. ) чистых отношений; связь является ее собственным форумом.

В этом пункте мы замкнули полный круг. Само-автономия, разрыв с принудительностью, является условием открытого диалога с другим. Такой диалог, в свою очередь, является посредником выражения индивидуальных потребностей, равно как и средством, с помощью которого рефлексивно организуются отношения.

Демократия безрадостна, секс возбуждает, хотя, вероятно, немногие взялись бы утверждать противоположное. Какое отношение имеют демократические нормы к самому по себе сексуальному опыту? Это суть вопроса сексуальной эмансипации. В сущности, такие нормы отлучают сексуальность от распределительной власти, помимо всего прочего — от власти фаллоса. Демократия, подразумеваемая в трансформации интимности, включает в себя «радикальный плюрализм», но также и превосходит его. Для сексуальной активности не устанавливается никаких пределов, кроме тех, что вызваны обобщением принципа автономии и договорных норм чистых отношений. Сексуальная эмансипация состоит в объединении пластической сексуальности с рефлексивным проектом самости. Поэтому нет необходимости, например, накладывать запрет на эпизодическую сексуальность, коль скоро всеми сторонами поддерживаются принцип автономии и другие соотносящиеся нормы. С другой стороны, там, где такая сексуальность тайно или как-то иначе используется как способ эксплуататорского господства, или там, где она выражает подавление, она не достигает идеала эмансипации.

Политическая демократия подразумевает, что индивиды располагают ресурсами, достаточными для того, чтобы автономным образом участвовать в демократическом процессе. То же самое применимо и к сфере чистых отношений, хотя здесь, как и в случае с политикой, важно избегать экономического редукционизма. Демократические устремления не означают равенства ресурсов, но они явственно развиваются в этом направлении. Они включают в рамки хартии о правах и ресурсы, оговариваемые как определяющую часть отношений. Важность этого предписания в рамках гетеросексуальных отношений весьма очевидна, будучи задаваемой неравенством в экономических ресурсах, доступных мужчинам и женщинам, и в ответственности за уход за детьми и за домашнюю работу. Демократическая модель предполагает равенство в этих областях; целью, однако, будет не столько обязательный паритет, сколько справедливая организация, оговариваемая в соответствии с принципом автономии. Будет оговариваться определенный баланс задач и вознаграждений, который каждый найдет приемлемым для себя. Может устанавливаться разделение труда, но не просто наследуемое на основе предустановленных критериев или налагаемое неравенством экономических ресурсов, привносимых в отношения.

В более широком обществе существуют структурные условия, которые проникают в сердцевину чистых отношений; и наоборот, то, каким именно образом упорядочиваются такие отношения, имеет свои последствия для более широкого социального порядка. Демократизация в публичной сфере, и не только на уровне национального государства, обеспечивает сущностные условия для демократизации личных отношений. Но применимо и обратное. Продвижение само-автономии в чистых отношениях наполнено подразумеваемыми смыслами для демократической практики в более широкой общине.

Существует симметрия между демократизацией личной жизни и демократическими возможностями в глобальном политическом порядке на самом обширном уровне. Рассмотрим различие между позиционной сделкой и принципиальным договором, отчетливо выделяющимся в анализе глобальных стратегий и сегодняшних конфликтов. В позиционной сделке, которая может быть приравнена к личным отношениям, в которых недостает интимности, каждая сторона подходит к договору, занимая крайнюю позицию. Путем обоюдных угроз и игры на изнурение одна или другая сторона сдается и результат достигается — если переговорный процесс к этому времени не рухнет окончательно. Глобальные отношения, устанавливаемые более демократичным образом, будут продвигаться к принципиальной договоренности. Здесь взаимодействие сторон начинается с попытки раскрыть озабоченности и интересы друг друга, идентифицируя ряд возможных вариантов, прежде чем они будут сведены к немногим. Проблема, подлежащая решению, отделяется от антагонизмов друг к другу, так что становится возможно удостовериться в сути переговоров в ходе того, как становятся уверенными в другом и преисполняются уважения к нему. Короче говоря, как и в личностной сфере, различие может стать средством коммуникации.

Никому неизвестно, будет ли на глобальном уровне развиваться система демократических институтов, или же, наоборот, мировые политики соскользнут к деструктивности, что могло бы представлять собою угрозу планете в целом. Никто не знает, не станут ли сексуальные отношения пустыней неустойчивых связей, отмеченных эмоциональной антипатией в той же мере, что и любовью, и покрытых рубцами насилия. В любом случае есть хорошие основания для оптимизма, но в культуре, которая отказалась от провиденциализма ( providentialism — вера в провидение, предопределенность — примеч. перев. ), черты будущего должны вырабатываться на фоне осознаваемого риска.