Сергей Переслегин - Опасная бритва Оккама

Обыденная жизнь «простого» человека содержит два–три элементарных скрипта (десять–двенадцать устоявшихся убеждений «как должно» и «как не должно») и к ним, может быть, пару деятельных позиций. Все остальное — тождественные и квазитождественные преобразования одних житейских ситуаций в другие, неотличимые от первых. Этакая экзистенциальная «жвачка»:

«— В чем смысл жизни?

— Чьей?

Моей.

— Отсутствует. Следующий!» [54] Лукин Е. Портрет кудесника в юности. М.: ACT, 2004. .

В книгах, документальных и биографических — в том числе, не живут люди, но действуют герои, если только автору хватило ума и таланта не заселить текст одними проходными персонажами, поэтому и темп событий там выше, и пространство мифа, определяемое четырьмя основными сюжетами, ближе, и насыщенность скриптами — больше. Если мир есть текст, восприятие мира — сюжет, а представление его — книга, то почему подавляющее большинство граждан предпочитают читать о себе скучные книги — вопрос отдельный и интересный, мы рассмотрим его ниже [55] В самом деле, чем занимался Д'Артаньян между «Тремя мушкетерами» и Фрондой? Вопрос обойден вниманием литературоведов, а ведь он не менее интересен, чем проблема социального происхождения Шерлока Холмса, зарабатывающего на жизнь частным сыском, в то время как его родной брат работает на Уайтхолл и является завсегдатаем самого аристократической клуба доброй старой Англии. . А пока — крибле–крабле–бумс! — сделаем следующий шаг.

Как справедливо указывал В. Ленин, при общей неграмотности населения «из всех искусств для нас важнейшим является кино». Базовая грамотность с тех пор заметно возросла, но мысль вождя мирового пролетариата не утратила своего значения. С текстовой точки зрения пространство фильма почти пусто: формальное изложение событий крутого голливудского блокбастера — 15–20 страничек на машинке через два интервала — рассказ, а не роман, — но зато скриптовое поле заполнено полностью. В кино нет тождественных жизненных преобразований. Кино — это чудо непрерывной жизни в сюжете, пазл, составленный из императивных скриптов. Киногерой абсолютно условен, сколь угодно «не жизнен», безоговорочно подчинен логике мифа и последовательности скриптов, но зато он совершенно свободен от «нельзя», «не получится», «а оно тебе надо?»

К. Еськов предлагает нам три фильма [56] Еськов К. Баллады о Боре — Робингуде. М.: НЦ ЭНАС. 2006. , созданных по одному мифу, хорошо известному мифу о благородном разбойнике Робин Гуде, грабящем богатых, защищающем бедных и сражающемся плечом к плечу с бежавшим из плена королем Англии.

Три версии. Как рассказали бы этот миф сегодня в американском, европейском (германском или польском) и русско–советском кино. Понятно, что американская подача — самая яркая и разбитная, не озабоченная правдоподобием, да и смысл рассматривающая как острую приправу, которой не должно быть много. Русская «лента» — самая длинная, она даже тяготеет к некоторой сериальности, причем речь идет, конечно, не о «Рабыне Изауре», а об интеллигентнейшем штандартенфюрере СС фон Штирлице — нет–нет, да сорвется со страниц–кадров «Паладинов и сарацинов» сакраментальное: «Информация к размышлению. Маркус Вольф» или голосом Вячеслава Тихонова: «Эта линия защищена от прослушки… да, с гарантией….Всё верно, именно так и обстоит дело: последний резерв Ставки, джокер из рукава….Да, я берег ЭТО именно на такой случай, как сегодня», и, конечно же, противоборство добра и зла обретает вселенские масштабы, а хэппи–энд напоминает по вкусу смесь абсента с хлористым кальцием. Между ними чинная благородная, в меру трагическая, в меру исполненная смысла и сопереживания европейская «история». К. Еськов, наверное, настаивал бы на «Профессионале», но мне как–то ближе Вольфганг Петерсон, хотя его и завербовал Голливуд.

Три источника. Три составные части. Чего?

Возникает еще один интереснейший вопрос. Чего ради К. Еськов, писатель с устоявшейся репутацией криптоисторика, аналитика, разведчика (в высшем, то есть литературном, значении этого термина) тратит столько сил и времени — цикл писался с 2001 по конец 2003 года — на сотворение современной формы «Баллады о Робин Гуде». Шутка? Но растянутая на три года работы и четыре сотни страниц, она производит впечатление.

Но, может быть, странная шутка — лучшая форма, чтобы поговорить о том, о чем нельзя говорить серьезно?

Постольку поскольку в Текущей Реальности Третья (толкинская) Эпоха подходит к концу, информационное пространство насыщено сюжетами до отказа. Случайный телефонный звонок, неожиданная встреча… или напри мер, поездка на Антильские острова может оказаться приглашением в кино. С вами в одной из главных ролей

Иногда приглашение приходит в форме «предложения, от которого невозможно отказаться», как это случилось с Елкой и Чипом. Обычно же выбор оставлен за Вами. Дорога налево — в Шервудский лес. Направо — в канцелярию шерифа Ноттингемского. А еще можно остаться на месте — среди тех бедных хлебопашцев, ради которых Робин Гуд грабил богатых. По Владимиру Высоцкому:

Человек рождается и умирает абсолютно свободным. Живет он в том или ином чужомсюжете, за исключением столь немногих, что они даже и появляются не каждое поколение. Но этот чужой сюжет человек выбирает своим умом, мостит дорогу к нему своими руками и ногами. Кто–то когда–то назвал проклятьем доброе пожелание «чтоб вам жить в эпоху перемен», и, восприняв это «исправление имен» как восточную мудрость, «умеренные люди середины» пожелали жить/существовать в самых скучных из возможных сюжетов. Выбирают быть «бедными и больными», слабыми и зависимыми, выбирают не прыгать выше головы и вообще «быть как все», выбирают: «А оно тебе надо?». Слой сюжетов, которые я условно называю «тождественным преобразованием»: всякая ситуация развивается в следующую точно такую же.

«…В двадцатом веке куда ни плюнь — обязательно попадешь в нытика. То они озабочены поисками настоящей любови, то хнычут и жалуются на дороговизну. У них есть целая куча слов для выражения недовольства жизнью: angst, ennui, тоска и так далее. Они глотают пилюли, чтобы вылечиться от так называемой депрессии. Они ходят на занятия, чтобы научиться быть довольными собой. Они избавляются, делая аборты, от каждого четвертого ребенка.

<���…> Неудивительно, что именно они изобрели понятие экзистенциальной безысходности.