Сергей Переслегин - Опасная бритва Оккама

Но разница все же была. Миры–экономики «к западу» и «к востоку» от Луны отличались правилами политической игры, логикой функционирования, социальной и классовой структурой. Эти миры были выстроены в разной эстетике и жили в разных сюжетах.

Вековой конфликт был принципиально разрешен в 1968–1973 гг., когда определилось подавляющее экономическое и научное превосходство Запада. В 1986–1991 гг. капитуляция Востока была подписана. «Железный занавес» рухнул. Бывшие союзники по Варшавскому договору вкупе с братскими советскими республиками наперегонки кинулись в объятия бывшего врага с криками: «Я ни в чем не виноват, это все — он, он, Советский Союз…» [65]

Хотя капитуляция ожидалась, она все–таки оказалась неожиданной. Старые планы рухнули, новых не было. Именно в такие моменты проявляются качества высшего слоя элиты: людей, которые играют в правила игры. М. Горбачева справедливо ругают.

«В 89‑м Горбачев «за спасибо» сдал Восточную Германию, даже не выговорив взамен судебного иммунитета для ее лидеров — чем привел в несказанное изумление руководство ФРГ. Тут можно было бы много чего сказать, остерегая от такого обращения с союзниками — от по–американски циничного «Мерзавцы, конечно, но ведь наши мерзавцы» до чисто детского «Если ты кого–то приручил, ты за него в ответе», — но наш любитель консенсусов слишком спешил получить свою Нобелевскую премию мира…»

«Все и сразу», и правда, отдавать не следовало, но политика последнего Генсека/первого и единственного Президента СССР содержала ряд очень интересных и неочевидных людей.

В самом деле, не обязательно было «сдавать» своих это понятно, кажется, всем. Гораздо труднее разглядеть что и «брать» их тоже не следовало. Предположим, очередной «пыльнолицый» вежливо сообщает заинтересованным сторонам, что суд над М. Вольфом [66]и его сотрудниками «не соответствует высшим интересам США и Западного Мира», что тогда? Как расценивать стратегию Горбачева? И ведь действительно «вакханалия победителей» никак не укладывалась в логику рационального использования достигнутого Западом политического успеха.

В сущности, Вольф и другие — имя им легион, а также Берлинская стена и Восточная Европа сыграли роль фигур, которые Горбачев пожертвовал, чтобы вынудить быструю и неожиданную ничью [67], и которые Западу нельзя было трогать. К несчастью, советский кормчий, очевидно, оценивал уровень заокеанских игроков в геополитические шахматы по Ф. Рузвельту, Г. Киссенжеру и 3. Бжезинскому.

Девяностые годы стали временем непрерывной политической и экономической деградации для России, но и Штаты извлекли из своего всемирно–исторического успеха лишь заурядную, базирующуюся исключительно на силе, монополию на мировую власть. Сразу же выяснилось, что пользоваться этой властью США не в состоянии, поскольку, оперируя энергиями в масштабах всего мира, высшие американские элиты по–прежнему исходят из интересов единственной страны, а эти интересы мировым процессам несоразмерны. В результате стройный, сотворенный ООН и выдержавший все перипетии Третьей Мировой войны механизм глобального управления сломался. «Будущее» перешло в наступление по всему фронту, оттеснило «настоящее» в резервации и вступило в схватку с «прошлым» на площадях Манхеттена, в концертных залах Москвы…

Потеря масштаба управления, соразмерного развертывающимся мировым процессам, привела к локальным кризисам национальной государственности. Специалисты из RAND Corporation указывают, что национальное государство (National State) исчерпало возможности своего существования и в ближайшее время сменится иной структурой — Market State, но описать эту структуру рэндовцы не берутся, а вопрос, что будет происходить, когда Market State сцепится с National State в борьбе за рычаги реального управления, даже не ставят.

В сущности, именно такого рода схватки являются фоном, на котором развертываются сюжеты трех «Робин Гудов».

Майор Марлоу из книг К. Еськова действует в старой логике старого национального государства:

«Здесь сейчас умирают РАНЕНЫЕ АМЕРИКАНЦЫ, и чтоб спасти любого из них, я без колебаний выжгу напалмом весь этот остров, провонявший кокаином и коррупцией!»

И в этой же логике он организует беспрепятственный отход группе Робин Гуда. «Пыльнолицый» — в новой логике, но опять–таки старого национального суверенного государства понуждает своих людей совершить акт прямого пиратства в международных водах:

«А ты как думал, я так и позволю этому Робин — Бонду улететь в голубом вертолете, со спасенной девушкой и чемоданом государственных тайн — как в голливудском хэппиэнде?! И выпущу гулять по миру историю о том, как три русских бандита и хакер поставили раком Великую Державу во всей силе и славе ее?! Они ведь не на бабки твои кокаиновые нас кинули, они нас OPUSTILI V NATURE, ты въезжаешь, нет?!!»

Здесь, конечно, работает принцип: «ради интересов страны, я не моргнув глазом буду убивать, предавать и продавать». Бога нет, морали нет, все дозволено, а история спишет все, потому как пишут ее только победители [68].

Американский «беспредельный патриотизм» носит активно–наступательный характер, российский «отмороженный патриотизм» [69]занимает ныне оборонительные позиции. В отличие от американского, он в глаза не бросается, если только тебя лично не коснулся.

«Какие протесты, какой посол — ты б еще надумал канонерки послать в Аральское море… Ежели взирать на дело с государственной колокольни, то парень твой — даже не винтик, как в советские времена, а просто никто и звать его — никак; у российского государства в такого рода историях позиция отработанная: морду ящиком и — «Вас много, а я одна!» <���…> И потом, Тюркбаши — это священная корова: стратегический, блин, союзник России, бастион на пути исламского фундаментализма…»

Ну а где же в «балладах» логика рыночного государства (Market State)?

Здравствуйте… А о генерале Атторнее, том, что «похож на свежезамороженного хека», совсем забыли? А о полковнике Ларине и генерале Рулько? Ну уж про «Мишу–два процента» помните? Все–таки человек премьер–министром значился.

И не надо отворачиваться. Это действительно Market State, как оно есть на самом деле. По мысли ребят из RAND — наше общее близкое светлое будущее.

Выше уже говорилось, что три баллады о Боре Робин Гуде отличаются, в первую очередь, своей стилистикой. На Карибах разыгрывается пародийный вестерн: все пули, само собой, летят мимо героев, зомби и тонтон–макуты, как положено, валятся пачками, есть ложная концовка и непременный хэппи–энд в полном объеме. В Москве разыгрывается причудливый и утонченный политический детектив: авианосцев, «стингеров» и тонтон–макутов, ясное дело, нет, зато есть высший пилотаж на одном отдельно взятом вертолете, есть ниндзя и легендарный сэнсей и, конечно, «темный–темный дом посередине темной–темной страны, в которой темные–темные люди творят страшные вещи». Этакое абсолютное зло — в меру условное, в меру реальное. Сюжет во второй балладе гораздо сложнее: в отличие от линейного «Карибского танго» тюркестанская история двухфокусна и если «первый контур» еще можно принять за крутой боевик из жизни русской оружейной мафии, то «второй», управляющий, является жесткой политической сатирой. Последняя баллада, «Саудовская», стилизована под кинодокументалистику или (что, в общем–то, то же самое) классический советский военный фильм. Сложная, как в жизни, кинематографическая конструкция, включающая несколько контекстообразующих вставных «новелл», чужим жизням и пренебрежения всеми установленными нормами и правилами. Огромное количество героев. Приоритет мысли и слова над действием — недаром в роли главных героев Подполковник и Чип, аналитики Шервуда. Откровенное отсутствие хэппи–энда. И последовательно проведенная через сюжет эстетика «реальности нереального» [70].