Михаил Заборов - История крестовых походов в документах и материалах

Таким образом сочинения византийских и восточных историков XII—XIII вв., часто более полные, точные и правдивые, свободные от панегирического освещения «деяний франков», присущего католическим хронистам, представляют собой важное дополнение и вместе с тем существенный противовес их предвзятой односторонности.

Особое положение среди повествовательных источников по истории крестовых походов занимают памятники древнерусской литературы XII—XIII вв. Рассказы русских авторов по характеру своему отличаются и от проникнутых апологетикой творений западных монахов и сеньоров, и от сообщений восточных и византийских историков, окрашенных неприязнью к крестоносцам.

Киевская Русь никогда не участвовала в крестовых походах на Ближний Восток. Русские феодалы в массе своей едва ли могли испытывать желание принимать участие в крестовых походах уже потому хотя бы, что то были папские предприятия. Урбан II, поднимая Запад на священную войну против «поганого племени турок», звал опоясаться мечом для освобождения гроба господня лишь католиков, — к «схизматикам», почти полвека назад отпавшим от римско-католической церкви (1054), он вовсе не обращался. И, что еще более важно, уже в конце XI в., начиная с понтификата Григория VII, отчетливо обозначилось антирусское направление миродержавной политики папства. Позднее, с XII в., русские земли, как и другие славянские территории, стали непосредственным объектом крестоносной агрессии немецкого рыцарства, тайно и явно инспирировавшейся папами и их окружением (зловещая роль аббата Бернара Клервоского, заклятого врага славянских народов, организатора похода 1147 г. и вместе с тем Второго крестового похода на мусульманский Восток, хорошо известна). В начале XIII в. под эгидой папства образуется военно-монашеский орден меченосцев. Он создается по образцу организованных в Палестине (после Первого и Третьего противомусульманских крестовых походов) рыцарских сообществ. Орден меченосцев, как и Тевтонский, перенесший в начале XIII в. поле своей деятельности в Восточную Европу, под покровительством апостольского престола развернул кровавую экспансию в Прибалтике и против русского Северо-Запада. Большую активность проявляло папство и по отношению к Юго-Западной, Галицко-Волынской Руси, не останавливаясь при этом даже перед тем, чтобы использовать в своих интересах степняков-половцев.

Широкая теократическая программа папства, осуществлявшаяся с помощью оружия крестоносцев, включала в сферу притязаний Рима и Византию, а Русь связывали с ней тесные церковно-политические узы и культурные контакты.

Русские люди в XI—XII вв. ездили в Константинополь и вообще на Ближний Восток с мирными — религиозными или коммерческими — целями. Весьма значительным было число русских паломников в Иерусалим. Одно из наиболее известных странствований — «хождение» игумена Даниила, в начале XII в. с большой группой киевлян и новгородцев (в том числе знатных людей) посетившего Константинополь, а затем обошедшего и «землю Галилейскую».

Сказанным определяется и специфика русских летописных известий о событиях крестовых походов. Они сравнительно редки и в большинстве своем фрагментарны. Летописцы вносят в свои творения вести о далеких войнах «латинников» в том самом виде, в котором были услышаны ими. Иногда это — лишь мельком, попутно брошенная фраза, в которой, однако, явственно виден широкий кругозор историка. Патриарх русского летописания, автор «Повести временных лет», — превосходный тому пример. Он упоминает о переходе Иерусалима к христианам, передавая под 986 г. ходячую легенду о великом князе Владимире, якобы ведшем дискуссию с представителями «трех вер» (мусульманства, христианства, иудаизма). Излагая этот спор, Нестор вкладывает в уста хазарских евреев, которые отвечают на уточняющий вопрос киевского князя о судьбе Иерусалима, такие слова: «Разгневася бог на отци наши и расточи ны по странам грех ради наших и предана бысть земля наша хрестеяном». В этой последней части фразы многие исследователи усматривали намек на взятие Иерусалима крестоносцами в 1099 г. Если летописец действительно имел в виду захват Иерусалима крестоносцами в 1099 г., то не исключено, что столь крупная новость международной жизни могла прийти на Русь и минуя каналы, непосредственно соединявшие се с Ближним Востоком (т. е. с Запада или из Византии). Как бы то ни было, следует признать, что летописец (а ведь «Повесть временных лет» относится к началу XII в.) не обнаруживает ни сколько-нибудь устойчивого интереса к развертывавшимся в далеком Иерусалиме событиям, ни тем более надежной осведомленности. Точно так же обстоит дело и с некоторыми другими разрозненными летописными сообщениями относительно крестовых походов.

У большинства русских современников не встречается выдержанных в сколько-нибудь широком хронологическом масштабе описаний какой-либо из крестоносных войн. В этом и нет чего-либо удивительного: русские люди, отделенные тысячами километров и от западных стран, где рождались и откуда начинали осуществляться завоевательные замыслы рыцарства и католической церкви, и от стран Востока, где развертывались битвы франков против «неверных», конечно, не были в состоянии дать систематизированные рассказы об этих событиях. Даже относительно обстоятельные повествования касаются только некоторых эпизодов крестовых походов, свидетелями которых доводилось быть немногим выходцам из Руси. Зато эти сочинения как источник сведений представляют собой поистине первоклассный материал, вносящий принципиальные поправки, уточнения и дополнения к сообщениям латинско-католических историков, а подчас даже меняющий всю картину событий.

К таким произведениям относятся два литературных памятника: записки паломника игумена Даниила о его странствовании по «Святой земле», напоминающие отчасти (и по форме, и по содержанию) многочисленные итинерарии («путешественные книги») западных пилигримов этой эпохи, и «Повесть о взятии Царьграда фрягами», принадлежащая русскому очевидцу захвата византийской столицы крестоносцами.

Несмотря на то что каждый из этих памятников содержит лишь отрывочные эпизоды крестоносных войн на Востоке, эти описания обладают большими преимуществами перед многими другими. Как «мних» Даниил, так и новгородец, писавший о походе 1202—1204 гг., были свободны от апологетической тенденциозности латинских историков и вместе с тем от «нигилистического» отношения к деяниям западных «варваров», наблюдающегося в сочинениях восточных и греческих писателей. Русские повествователи, будучи свидетелями описываемых ими событий, сумели проявить острую наблюдательность, но в то же время не привнесли в свои рассказы столь откровенной «заинтересованности», как их собратья по перу из других стран: стремление возможно точнее воспроизвести увиденное, сдержанность в оценках, даже при освещении самых неблаговидных поступков «воинов христовых», — таковы наиболее важные достоинства известий упомянутых путешественников.