Джон Брокман - Эта идея должна умереть. Научные теории, которые блокируют прогресс

В самом ли деле я отрицаю это различие? Да. Интуитивно правдоподобное, оно на самом деле является чистой магией. Сознание нельзя считать странным и удивительным продуктом каких-то одних – но вовсе не всех остальных – процессов, происходящих в мозге. Это скорее иллюзия, сконструированная умным мозгом и телом в сложном социальном мире. Мы можем говорить, думать, считать себя субъектами действия и на этом основании создаем ложную идею о том, что мы личности, обладающие сознанием и свободной волей.

Нас вводит в заблуждение одна странная черта сознания. Когда я спрашиваю себя: «Что я сейчас осознаю?», я всегда могу найти ответ. Это деревья за окном, шум ветра, проблема, которая меня волнует и не поддается решению, – или что-либо еще, кажущееся в этот момент самым отчетливым и ярким. Вот что я имею в виду под «сознанием здесь и сейчас», под сознательным ощущением. Но что происходило за момент до того, как я задалась этим вопросом? Когда я оглядываюсь назад, я могу задействовать память и заявить, что я осознавала то-то и то-то и не осознавала чего-то еще, при этом я полагаюсь на ясность ума, логику, последовательность и тому подобные вещи.

Это слишком легко приводит к мысли о том, что человек, когда он бодрствует, должен постоянно что-то осознавать. А отсюда идет скользкая дорожка к другой мысли: если бы мы знали, что́ надо искать, то могли бы проникнуть в чей-то мозг и выяснить, какие процессы в нем протекают сознательно, а какие – бессознательно. Но все это – нонсенс. Все, что мы сможем найти, – это нервные корреляты мыслей, восприятий, воспоминаний, речевых процессов и способностей внимания, которые заставляют нас думать, что мы сознательные существа.

Когда у нас будет, наконец, лучшая теория сознания, которая придет на смену этим распространенным иллюзиям, мы увидим, что нет никакой «трудной проблемы», нет магических различий и не существует нервных коррелятов сознания.

Профессор физиологии и фармакологии, профессор неврологии в Медицинском центре Даунстейт, Университет штата Нью-Йорк.

В течение столетия с лишним психологическая теория утверждала, что после того как память преобразуется из кратковременной формы в долговременную, она навсегда остается стабильной и неизменной. Предметом дискуссии оставалось лишь то, забываются ли постепенно некоторые воспоминания, или они сохраняются, но их не удается извлечь.

В последние пятьдесят лет исследования нейробиологических основ памяти, казалось бы, поддерживали психологическую теорию. Выяснилось, что краткосрочной памятью управляли биохимические изменения в синапсах, меняющие силу последних. Долгосрочная память сильно коррелировала с долгосрочными изменениями количества синапсов – либо его увеличением, либо уменьшением. Интуитивно казалось, что во всем этом есть смысл. Биохимические изменения происходят быстро и быстро же могут быть обращены вспять – как и кратковременные воспоминания. С другой стороны, синапсы, хотя они и маленькие, – это анатомические структуры, которые можно рассмотреть под микроскопом, и поэтому считалось, что они остаются стабильными в течение недель, может быть, даже лет. Кратковременные воспоминания легко можно было блокировать и не дать им превратиться в долговременные с помощью десятков ингибиторов различных сигнальных молекул. С другой стороны, не было известно никаких агентов, которые бы стирали долговременную память.

Две различных группы доказательств, полученных в последнее время, показывают, что эта долго доминировавшая теория долговременной памяти должна быть готова к тому, чтобы отправиться в отставку. Первая группа связана с открытием реконсолидации. Когда воспоминания извлекаются, они в течение короткого времени снова уязвимы для деформации (во многом с помощью тех же биохимических ингибиторов, которые влияют на первоначальное превращение кратковременной памяти в долговременную). Это означает, что долговременные воспоминания не неизменны; они могут снова превращаться в кратковременную память, а потом снова конвертироваться в долговременную. Если с тем или иным долговременным воспоминанием такой реконверсии не происходит, то оно разрушается.

Вторая группа свидетельств – это открытие ряда агентов, которые действительно стирают долговременные воспоминания. В их число входят ингибиторы постоянно активного фермента ПКМ-зета и фактора трансляции белка со свойствами сохранения прионного типа. Наоборот, повышенная активность молекул усиливает старые воспоминания. Устойчивые изменения количества синапсов, которые так сильно коррелируют с долговременной памятью, могут быть, таким образом, результатом устойчивых биохимических изменений. То, что этих стирающих память агентов так мало, позволяет предположить существование сравнительно простого механизма хранения долговременной памяти, в который вовлечены не сотни молекул, как с кратковременной памятью, а всего лишь малое их число, причем, возможно, они работают совместно.

Реконсолидация памяти позволяет манипулировать теми или иными долговременными воспоминаниями. Стирание памяти исключительно эффективно и способно разрушить многие, если не все долговременные воспоминания. При комбинации этих двух процессов – реконсолидации и стирания – определенные долговременные воспоминания можно стереть или усилить таким способом, какой был бы немыслим в прежних теориях.

Профессор психологии развития в обществе в Школе экспериментальной психологии Бристольского университета, Великобритания. Автор книги The Self Illusion: Why There is No You Inside Your Head [29].

Кажется почти излишним призывать к отставке идеи «Я», обладающего свободной волей, поскольку эта концепция и ненаучна, и не в первый раз отвергается по недостатку эмпирических доказательств в ее поддержку. «Я» не пришлось открывать; его существование – это предположение по умолчанию, свойственное большинству из нас, и поэтому его не подтверждали методами научного исследования. Оспаривать идею «Я» – тоже дело не новое. «Бессознательное эго» Фрейда было отвергнуто из-за нехватки эмпирических доказательств еще со времен когнитивной революции 1950-х.

Однако «Я», словно некий концептуальный зомби, отказывается умирать. «Я» вновь и вновь выныривает на поверхность в последних теориях принятия решений в виде объекта со свободной волей, которая может истощаться. Оно снова появляется в качестве интерпретатора в когнитивной неврологии, способного интегрировать параллельные потоки информации, исходящие от разделимых нейронных субстратов. Даже если «Я» при этом воспринимается просто как условный удобный термин для обсуждения результатов множественных параллельных процессов, исследователи разума продолжают имплицитно продвигать идею о том, что существует некий Приниматель Решений, Переживающий опыт, или некая Точка Происхождения.