Джон Брокман - Эта идея должна умереть. Научные теории, которые блокируют прогресс

Принятие несовместимости аннулирует и идею моральной ответственности. Да, мы ответственны за свои действия, но только в том смысле, что они совершены поддающимся идентификации индивидуумом. Но если вы на самом деле не можете выбрать, быть плохим или хорошим – кого-то ударить или спасти тонущего ребенка, – то что мы имеем в виду под моральной ответственностью? Кто-то может возразить: отбросив эту идею, мы лишаемся важного общественного блага. Я утверждаю обратное: отвергая моральную ответственность, мы будем вольны судить о действиях не по их предопределению – божественному или иному, – а по их последствиям – что хорошо или плохо для общества.

Наконец, отрицание свободной воли будет означать отрицание фундаментальных догматов многих религий, которые основываются на свободном выборе того или иного бога или спасителя.

Страхи, мотивирующие некоторых совмещателей – что какая-то версия свободной воли должна быть сохранена, иначе общество рухнет, – не могут обратиться в реальность. Иллюзия свободной воли так сильна, что даже самые стойкие несовмещатели вроде меня всегда будут действовать так, словно у них есть выбор, хотя они и знают, что это не так. В этом деле у нас нет выбора. Но мы можем по крайней мере поразмышлять о том, почему эволюция оставила нам в наследство такую мощную иллюзию.

Нейробиолог, почетный профессор психологии Университета штата Мэриленд в графстве Балтимор. Автор книги Curious Behavior («Необычное поведение»).

Мы воображаем себя умными, сознательными, внимательными, обдуманно идущими по жизни людьми. Это иллюзия. Нас вводит в заблуждение наш мозг, который производит фрагментарный, рациональный нарратив подсознательных – иногда иррациональных или фиктивных – событий, которые мы воспринимаем как реальность. Эти нарративы настолько притягательны, что они превращаются в здравый смысл, и мы их используем, чтобы направлять свою жизнь. В случаях мозговых нарушений неврологи используют термин «конфабуляция», чтобы описать старательные, но безуспешные попытки пациента воспроизвести точный нарратив жизненных событий. Я предлагаю быть настороже относительно повседневной непатологической конфабуляции и одновременно отправить в отставку гипотезу здравого смысла, согласно которой мы являемся рациональными существами, осуществляющими полный сознательный контроль над своей жизнью. На самом деле мы, возможно, только пассажиры в собственном теле, решившие немного покататься и имеющие только самое общее представление о нашем статусе, курсе и месте назначения.

Наука о поведении и о мозге выявляет трещины в нашем синтетическом, сгенерированном нейронами представлении о реальности. Исследования сенсорных иллюзий показывают, что восприятие – это просто наши наилучшие оценки природы физических стимуляторов, а не точная передача вещей и событий. Образ нашего собственного тела – это странно очерченный продукт функции мозга. Память о прошлом тоже полна неопределенности; это не считывание информации из мозгового нейронного банка данных, а текущее конструирование, уязвимое для ошибок и предвзятости. Мозг также принимает решения и инициирует действия еще до того, как человек осознал, что он обнаружил стимуляторы и отреагировал на них. В своих собственных исследованиях я обнаружил, что люди выдумывают рациональные объяснения для своего смеха – такие как «Это было забавно» или «Я был смущен», – игнорируя невольную природу смеха и его частую заразительность.

В своей жизни мы руководствуемся чередой таких приблизительных оценок поведения и умственного состояния своего и других людей – оценок, которые хотя и несовершенны, но адаптивны и достаточно точны, чтобы худо-бедно справляться. Однако как ученым нам требуется нечто большее, чем просто объяснения по умолчанию, основанные на здравом смысле. Наука о поведении и о мозге предлагает путь к такому пониманию, которое бросает вызов мифам об умственной жизни и повседневном поведении. Одно из удовольствий на этом пути состоит в том, что реальность часто переворачивается на голову, обнажая скрытые процессы и предлагая откровения о том, кто мы, что мы делаем и куда мы идем.

Почетный исследователь Департамента английского языка Колледжа Вашингтона и Джефферсона. Автор книги The Storytelling Animal («Животное, рассказывающее истории»).

Пятнадцать тысяч лет назад на территории современной Франции некий скульптор проплыл по подземной реке и затем прополз почти на километр в глубину горной пещеры. Из глины, которую он нашел там, первобытный скульптор вылепил большого быка-бизона, собирающегося взобраться на корову, а потом так и оставил свое творение в недрах земли. Никто не тревожил двух бизонов в пещере Тюк Д’Одубер, пока в 1912 году их не обнаружили мальчишки, пробравшиеся туда, – и так было сделано одно из многих случившихся в ХХ веке потрясающих открытий изысканного пещерного искусства, возраст которого иногда составляет десятки тысяч лет. Эти открытия перевернули наши представления о том, какими были наши жившие в пещерах предки. Это не были косматые хрюкающие троглодиты – у них были души настоящих художников. Они показали нам, что человек по самой природе своей – а не только в силу обретенной культуры – представляет собой примата, который производит искусство, потребляет искусство, одержим искусством.

Но почему? Зачем первобытный скульптор забирался под землю, создавал произведение искусства и оставлял его там во тьме? И главное, почему вообще появилось и существует искусство? Ученые придумали множество теорий, пытаясь ответить на подобные вопросы, но точного ответа мы так до сих пор и не знаем. Одна из причин этого заключается в том, что наука относится к этой проблеме спустя рукава.

Когда-то давно кто-то объявил, что искусство не может быть предметом научного исследования – и почему-то почти все этому поверили. Гуманитарные дисциплины и естественные науки представляют собой, как сказал бы Стивен Джей Гулд, непересекающиеся магистерии ( Non-Overlapping Magisteria, NOMA ); инструментарий одной совершенно не подходит для другой.

Наука по большей части приняла эту точку зрения. Как иначе можно объяснить то, что она игнорирует искусство? Люди живут в окружении искусства. Мы читаем истории, смотрим их экранизации по телевидению и слушаем песни. Мы пишем картины и любуемся ими. Мы украшаем свои дома так же, как птица-шалашник украшает свое гнездо. Мы требуем, чтобы товары, которые мы покупаем, были красивы, – этим требованием объясняется глянец наших автомобилей и модернистская эстетика наших айфонов. Мы творим искусство из наших собственных тел, работая над ними, словно скульпторы, с помощью диет и упражнений, украшая их драгоценностями и красочной одеждой, используем нашу кожу, словно живой холст, который мы покрываем татуировками. И так во всех культурах мира. Как доказывал покойный Денис Даттон в книге «Инстинкт искусства» ( The Art Instinct ), при всех вариациях от культуры к культуре «у всех людей, в сущности, одно и то же искусство».