Николас Тинберген - Мир серебристой чайки

Рис. 25. Гага, защищающая выводок от нападения серебристой чайки

Однако, несмотря на все эти приемы, остается неразрешенной одна трудность, очень интересная с точки зрения этолога. Дело в том, что массовое поедание яиц и птенцов, раз начавшись, продолжается и после того, как численность популяции снизится до более скромного уровня. Я думаю, это объясняется своего рода традицией: молодые чайки каким-то образом научаются этому у взрослых.

В 1948-1949 годах я несколько недель наблюдал колонию чаек на Терсхеллинге. И хотя никаких признаков голодания не отмечалось, чайки там нередко таскали яйца и особенно птенцов в собственной колонии. Как правило занимались этим молодые птицы трехлетнего возраста(их второстепенные маховые перья были в бурых крапинах, белые пятна на кончиках крыльев отсутствовали, а на хвостах обычно имелась бурая полоса, но головы у них были белыми, как у взрослых). Эти чайки постоянно бродили по колонии. В начале сезона они подъедали остатки корма, которым самцы угощали своих самок. Я наблюдал за несколькими такими чайками из своего укрытия и обнаружил, что они точио знают, где именно самцы кормят своих подруг, и систематически обходят эти места. Позднее они начали собираться вокруг гнезд, где только-только появились птенцы. И тут происходила чрезвычайно интересная вещь: родители немедленно реагировали на присутствие этих мусорщиков, вытягивая шеи.

Самец, если он был дома, подходил к ним, приняв вертикальную угрожающую позу. Однако молодые чайки вели себя несколько необычно. Они не принимали позу покорности, какую приняли бы очень молодые птицы. Они не улетали. Но и не угрожали в ответ, как поступил бы взрослый владелец территории. Они только вытягивали шен, отступали на несколько шагов, когда угрожающий хозяин оказывался совсем рядом, и обходили его, направляясь в сторону гнезда. Самец снова занимал позицию между гнездом и чужаком, но в нападение не переходил. Было очевидно, что он просто не может напасть, потому что чужак не провоцирует нападения. Бегство или враждебное поведение немедленно стимулировало бы нападение, однако этому постепенному, но неукоснительному приближению защитник ничего противопоставить не мог. У серебристой чайки нет соответствующей защитной реакции. Таким образом чужак подбирался к гнезду на несколько метров и оставался там спокойно стоять, часто полностью втянув шею и не навлекая на себя ничего, кроме вялых угроз. Всякий раз, когда из-под тела родителя показывался птенец, чужак проявлял к нему большой интерес, и мы неоднократно видели, как он стремительно бросался к гнезду и, несмотря на отчаянные попытки родителей остановить его, выхватывал из-под пих птенца и улетал с ним.

В вассенарской колонии, которая до сих пор никогда не включала более пятисот пар, я ничего подобного не видел. Но на Терсхеллинге это было постоянным явлением, и когда мы снимали фильм об одном гнезде, нам приходилось каждый день снабжать родителей новыми птенцами, потому что наутро из двух-трех птенцов оставался только один, а то и ни одного. По-видимому, похищение происходило рано утром. И промежуток был настолько мал, что осиротевшие родители охотно принимали новых птенцов, если те были примерно одного возраста с погибшими. Так было все те несколько дней, пока мы вели киносъемку. Как долго могло бы это продолжаться, мы не стали специально проверять.

Когда на свет появляются птенцы, в жизни птиц начинается поистине очаровательный период. Часы, которые я проводил на своем наблюдательном посту у гребня высокой дюны в погожие утра первых июньских дней, принадлежат к самым счастливым часам моей жизни. Восходящее солнце отбрасывает длинные тени на бронзово-зеленые пологие холмы, сверкающие мириадами росинок. Воздух наиоец ароматом бирючины, шиповника, жимолости и подмаренника. Из березовых рощиц в низинах доносятся песни иволги и перекличка фазанов. Где-то вдали тревожно кричит пара кроншнепов. Но вокруг царят покой и тишина.

Случайному посетителю чаячья колония покажется просто шумным местом, где земля покрыта птичьим пометом и полупереваренными остатками пищи. В памяти у него останется только хаотическая туча чаек, которые кружат с пронзительными криками, время от времени пикируя внуэ, чтобы нанести ему удар или выпачкать теплой липкой гадостью.

Но терпеливый наблюдатель видит совсем другое. Чайки стоят парами на своих территориях, чистят оперение, спят или просто поглядывают по сторонам. И почти на каждой территории можно увидеть сереньких крапчатых пуховичков. Они не очень подвижны и почти все время либо сидят, либо стоят, неуклюже пытаясь чистить свой пушок и то и дело теряя равновесие. Иногда они делают несколько гаажков и тут же присаживаются. В эти первые дни растут они с удивительной быстротой.

Если солнце сильно припекает, птенцы прячутся в тени своих родителей. Когда колония затихает, даже трудно представить себе, что все эти чайки объединены сложной системой взаимоотношений. Но тем не менее это так. Тут и враждебность (теперь уже больше потенциальная) по отношению к соседям, и привязанность супружеской пары к своей территории, и привязанность их друг к другу. Насиживание кончилось — появились новые формы поведения, связанные с заботами о птенцах.

Пока птенцы вылупляются и еще несколько дней после этого, родители постоянно укрывают их своим телом, обычно в гнезде. Однако поза взрослых птиц теперь отличается от позы при насиживании. Наиболее заметно это в положении крыльев — у птицы, укрывающей птенцов, они всегда чуть-чуть приподняты. Кроме того, садясь на птенцов, птица не производит виляющих движений и не передвигает малышей, как прежде яйца.

Стремление обогревать птенцов угасает через несколько дней. Вновь его может стимулировать сильный дождь — тогда родители порой укрывают и трехнедельных птенцов. Это отнюдь не роскошь, а мера защиты, причем в отдельных редких случаях даже недостаточная. Однажды я наблюдал, как хлынувший внезапно ливень заставил чайку укрыть двух полувзрослых птенцов. Устроились они очень неудобно — на крутом песчаном склоне. Примерно через пять минут, хотя дождь еще лил, чайка поднялась, отошла в сторону и принялась чистить оперение в двух-трех метрах от птенцов. Я направился туда, чтобы посмотреть на них. Они лежали мертвые, почти совсем засыпанные мокрым песком. Очевидно, песок нанесло, пока их согревала взрослая птица, — ведь перед дождем они были живы и здоровы.