Марина Кузнецова - Литературные вечера. 7-11 классы

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.

В душе моей мрак грозовой и пахучий…
Там вьются зарницы, как синие птицы…
Горят освещенные окна…
И тянутся длинны,
Протяжно-певучи
Во мраке волокна…

О, запах цветов, доходящий до крика!
Вот молния в белом излучьи…
И сразу все стало светло и велико…
Как ночь лучезарна!
Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно
В влюбленном созвучии.

Из недра сознанья, со дна лабиринта
Теснятся виденья толпой оробелой…
И стих расцветает цветком гиацинта,
Холодный, душистый и белый.

Я помню твой приход: растущий звон,
Волнение, неведомое миру.
Луна сквозь ветки тронула балкон,
И пала тень, похожая на лиру.

Мне, юному, для неги плеч твоих
Казался ямб одеждой слишком грубой.
Но был певуч неправильный мой стих
И улыбался рифмой красногубой.

Я счастлив был. Над гаснувшим столом
Огонь дрожал, вылущивал огарок;
И снилось мне: страница под стеклом,
Бессмертная, вся в молниях помарок.

Теперь не то. Для утренней звезды
Не откажусь от утренней дремоты.
Мне не под силу многие труды,
Особенно тщеславия заботы.

Я опытен, я скуп и нетерпим.
Натертый стих блистает чище меди.
Мы изредка с тобою говорим
Через забор, как старые соседи.

Да, зрелость живописна, спору нет:
Лист виноградный, груша, пол-арбуза
И – мастерства предел – прозрачный свет.
Мне холодно. Ведь это осень, муза.

Я пишу, как дышу.
По-другому писать не умею.
Поделиться спешу
То восторгом, то болью своею.

Я навряд ли права,
Исповедуясь так перед всеми.
Не нужней ли слова
О делах, обгоняющих время?

Что я все о своем?
Я живу в этом мире огромном
Не одна, не вдвоем.
В уголке не скрываюсь укромном.

Не такая пора,
Чтобы жить лишь своею душою,
Нужно кончик пера
Окунуть в море жизни большое.

Ну, а все же, друзья,
Может быть, этот грех мне простится:
Ведь, по правде, и я
Тоже этого века частица.

Я, конечно, грешу —
Что судьба одного человека!
Я пишу, как дышу.
…Но дышу-то я воздухом века.

Стихи не пишутся – случаются,
Как чувства или же закат.
Душа – слепая соучастница.
Не написал – случилось так.

Праздник жизни – молодости годы
Я убил под тяжестью труда,
И поэтом – баловнем свободы,
Другом лени – не был никогда.

Если долго сдержанные муки
Накипев, под сердце подойдут,
Я пишу: рифмованные звуки
Нарушают мой обычный труд.

Все ж они не хуже плоской прозы
И волнуют мягкие сердца,
Как внезапно хлынувшие слезы
С огорченного лица.

Но не льщусь, чтоб в памяти народной
Уцелело что-нибудь из них…
Нет в тебе поэзии свободной,
Мой суровый, неуклюжий стих!

Нет в тебе творящего искусства…
Но кипит в тебе живая кровь,
Торжествует мстительное чувство,
Догорая, теплится любовь, —

Та любовь, что добрых прославляет,
Что клеймит злодея и глупца,
И венком терновым наделяет
Беззащитного певца…

Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет – мелкой,
Миска – плоской. Через край – и мимо —
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.

Я хотел бы и ночью, и днем
Создавать, создавать, создавать,
Я хотел бы стихи выдавать, выдавать, выдавать,
Штамповать и ковать их и вновь штамповать, как медали.
Но, увы, не выходит. И сколько тут сил не жалей,
То же самое просится вновь: переплавь, перелей,
Чтобы суть этих дат и легенд безошибочно все разгадали.

Да и страшно бы было, чтоб вдруг ни с того, ни с сего,
Без особых усилий, само по себе заблистало
Что-то вроде туманного облика моего,
Но и вашего тоже – в сцепленье молекул металла!
Это тягостный труд.
Хорошо, что рука не устала.

Слова ложатся сонными в тетрадь.
Как труден переход из яви в сон.
Проходит день, и нужно выбирать…
Но в небе расцветает синий лен…

И смотришь ты, и он тебе вослед
Глядит – не наглядится – как уснуть?!
Куда уходишь ночью ты, поэт,
Ведь днем дороги этой не вернуть?

Уходишь ты слепой походкой сна,
С повадкой зверя, раненного в грудь.
Зовет на водопой тебя весна,
Чтоб мог ты ее горечи глотнуть.

И сирый твой успех, как шерсть, намок.
И кто-то позади следы заплел.
Но ты, других не ведая тревог,
Идешь – и сотни лет уже прошел.

Ложатся буквы лесом рук и тел,
Как скошенная ливнями трава.
Когда ты станешь, как бумага, бел,
Тогда во сне заговорят слова,

Тогда в свой дом вернется поутру
Уже не тень, не силуэт, не звук…
А просто скажут: «Здесь он ко двору.
Достаточно с него дорог и мук».