Сергей Дмитренко - Живи и жить давай другим. Афоризмы о народе и власти

К высокому положению ведут два пути: протоптанная прямая дорога и окольная тропа в обход, которая гораздо короче.

Какое положение сулит больше счастья, нежели то, которое ежеминутно дает одному человеку возможность облагодетельствовать тысячи людей? Какое место чревато большими опасностями, нежели то, на котором он ежечасно рискует причинить вред миллионам?

Когда народ охвачен волнением, никто не может сказать, как восстановить спокойствие. Когда он умиротворён, никто не знает, что может нарушить его спокойствие.

Когда человек, не предубежденный в пользу своей страны, сравнивает различные образы правления, он видит, что невозможно решить, какой из них лучше: в каждом есть свои дурные и свои хорошие стороны. Самое разумное и верное – счесть наилучшим тот, при котором ты родился, и примириться с ним.

Кратчайший и вернейший способ составить себе состояние – это дать людям понять, что им выгодно делать вам добро.

Кто не умеет с толком употребить свое время, тот первый жалуется на его нехватку: он убивает дни на одевание, еду, сон, пустые разговоры, на размышления о том, что следует сделать, и просто на ничегонеделание.

Кто умеет внушить, что он не очень хитер, тот уже далеко не прост.

Монарх, окруженный роскошью и пышностью, – это пастух в одежде, усыпанной золотом и каменьями, с золотым посохом в руке, с овчаркой в золотом ошейнике, на парчовой или шелковой сворке. Какая польза стаду от этого золота? Разве оно защитит его от волков?

Монарху не хватает лишь одного – радостей частной жизни. Утешить его в столь великом лишении могут только бескорыстная дружба и преданность друзей.

На свете нет таких правил и приемов, которые всегда и безошибочно помогали бы мудро править людьми: тут нужно применяться к времени, и обстоятельствам, а это зависит от благоразумия и дальновидности тех, кто правит. Поэтому нельзя управлять безупречно, не обладая глубочайшим умом, но и при таком условии это было бы, пожалуй, невозможно, если бы привычка народа к покорности и повиновению не облегчала дела наполовину.

Неблагодарное ремесло избрал тот, кто пытается создать себе громкое имя: жизнь его подходит к концу, а работа едва начата.

Не столько ум, сколько сердце помогает человеку сближаться с людьми и быть им приятным.

Ничто не делает такой чести государю, как скромность фаворита.

Нет сомнений, что фаворит, наделенный известной силой и высотой духа, часто испытывает смущение и замешательство, видя, насколько низки, мелочны, льстивы, угодливы и притворно внимательны к нему люди, заискивающие в нем, окружающие его и бегущие за ним, как лакеи; оставаясь с ними наедине, он платит им за раболепие презрением и насмешкой.

О сильных мира сего лучше молчать: говорить о них хорошо – почти всегда значит льстить им; говорить о них дурно – опасно, пока они живы, и подло, когда они мертвы.

Одно из несчастий государя заключается в том, что он всегда боится выдать тайны, которых у него так много. Счастье для него, если находится верный человек, способный переложить это бремя на свои плечи!

При нововведениях и переменах в государстве правители обычно думают не столько о необходимости реформ, сколько об их своевременности: бывают обстоятельства, подсказывающие, что нельзя слишком раздражать народ; бывают другие, из коих ясно, что с ним можно не считаться. Сегодня вы властны лишить какой-нибудь город всех его вольностей, прав, привилегий; завтра не дерзайте изменить хотя бы цвет его знамен.

Раб зависит только от своего господина, честолюбец – от всех, кто способен помочь его возвышению.

Самое изысканное удовольствие состоит в том, чтобы доставлять удовольствие другим.

Сожаление о неразумно растраченном времени, которому предаются люди, не всегда помогает им разумно употребить его остаток.

Справедливость по отношению к ближнему следует воздавать безотлагательно; медлить в таких случаях – значит быть несправедливым.

Стадо ли создано для пастуха или пастух для стада? Вот бесхитростное олицетворение народа и государя, если только последний – подлинный государь.

Старость без труда берет верх над рассудком, но она одерживает великую победу, когда ей удается одолеть своекорыстие.

Только люди с низменной душой могут рассыпаться в похвалах тем, о ком до их возвышения отзывались пренебрежительно.

У детей нет ни прошлого, ни будущего, зато в отличие от нас, взрослых, они умеют пользоваться настоящим.

Усыплять народ празднествами, зрелищами, роскошью, пышностью, наслаждениями, делать его тщеславным, изнеженным, никчемным, ублажать его пустяками – вот безошибочная политика, к которой с давних пор прибегают во многих государствах. Чего только не добивался деспотизм ценою такой снисходительности!

Фаворит всегда одинок: у него нет ни привязанностей, ни друзей. Он окружен родственниками и льстецами, но не дорожит ими. Он оторван от всех и как бы всем чужд.

Часто гораздо короче и полезнее приноровиться самому к другим, чем заставить других приноравливаться к себе.

Часто люди падают с большой высоты из-за тех же недостатков, которые помогли им ее достичь.

Чем больше наши ближние похожи на нас, тем больше они нам нравятся; уважать кого-то – это, по-видимому, то же самое, что приравнивать его к себе.

Человек может возвыситься лишь двумя путями – с помощью собственной ловкости или благодаря чужой глупости.

Чтобы управлять людьми, тиран не нуждается ни в искусстве, ни в мудрости: политика, которая сводится к пролитию крови, всегда недальновидна и лишена гибкости. Она учит убивать тех, кто служит помехой нашему честолюбию; поэтому человек, жестокий от природы, следует ей без труда. Это самый гнусный и самый грубый способ удержаться у власти или прийти к ней.

Щедрость состоит не столько в том, чтобы давать много, сколько в том, чтобы давать своевременно.

Французский писатель, сатирик-моралист. Член Французской Академии. Его книга «Характеры, или Нравы нынешнего века», была многократно переиздана во Франции, тогда же переведена на основные европейские языки. В её основу было положено сочинение древнегреческого моралиста Теофраста «Характеры», однако Лабрюйер превратил свой труд в энциклопедию общественной и частной жизни, как оказалось, не только его времени.