Анатолий Андреев - Психика и сознание: два языка культуры. Книга 1. Капли океана

Афоризмы, максимы, лапидарные этюды и тому подобные чеканные формулы мудрости, по моему глубокому убеждению, самодостаточны только тогда, когда у их авторов есть целостное представление о мире, человеке и его системе ценностей. В противном случае даже самые блестящие афоризмы лишь относительно содержательны, ибо они всегда нуждаются в определенном комментарии, который должен не искажать, а углублять их смысл, для афоризмов необходим самый общий смысловой контекст, проще говоря, философская система, в рамках которой краткое чеканное суждение начинает сверкать бездонной глубиной: за каплей становится ощутим океан. Каплю какого океана, например, представляет собой умозаключение Сократа, вынесенное в эпиграф книги?

На мой взгляд, она из того вечного океана, из которого выплеснулись и предлагаемые читателю капли – этюды. Океан родился не сегодня и не вчера, он был всегда, но распознать его, конечно, дано тем, для кого сократово «знание» (то есть умение мыслить, ведущее к мудрости) есть начало начал в культуре.

Вот почему вначале я был озабочен принципами организации универсума («океаном»), а теперь, мне кажется, могу позволить себе оттачивать некоторые мысли («капли»), которые в идеале могли бы стать каплями сверкающими. Очевидно, что каждая такая капля, в свою очередь, помогает яснее осознать глобальную целостность «океана», но большому счету, предлагаемая книга этюдов – своеобразное приложение к первым двум работам, написанным одновременно с этой (имеются в виду монографии «Целостный анализ литературного произведения», Минск, 1995 и «Культурология. Личность и культура», Минск, 1998).

Возможно, «капля океана» – особая разновидность философской эссеистики. Перетекание капли в океан и обратно является вопросом не только усердия и необходимой ясности мысли, но уже отчасти и вопросом стилевой, эстетической выразительности. Чтобы капля засверкала гранями совершенства, необходимо совпадение множества условий, которые ближе всего определяются понятием талант. Можно ли требовать этого от автора?

Во всяком случае, подобные вещи никогда еще не были в его власти. Он может лишь очень этого желать. Но получится ли, засверкает ли капля – об этом судить читателю. Капли безмерные и сверкающие – это установка, а не самооценка творческой продукции.

1995, 1998

Человек – велик.

Человек – комичен.

Человек – трагичен.

Велик – благодаря разуму, который выделяет и отделяет человека из природы. Человек становится венцом творящей природы, ибо только ему дано с помощью сознания познать ее законы.

Комичен – вследствие своей фатальной подвластности природе, реализующей свое царственное воздействие на человека с помощью психического, чувственно-эмоционального (внесознательного) управления, базирующегося на инстинктивных программах.

Трагичен – потому что вынужден носить в себе создавшие его непримиримые начала: величие и комичность, вынужден примирять два разрывающих его полюса, несмотря на то, что не в силах сделать это.

Человек – целостен: велик, комичен и трагичен одновременно. Но по-разному. Разница заключается, в том, хватает ли у него величия (способности осознавать), чтобы разглядеть свою реальную силу и слабость, или он мистифицирует, комически искажает столь же реальную зависимость от «сверхъестественных» «сил зла». Видеть свою комическую изнанку, осознавать себя как часть природы – тоже один из признаков величия. Быть нерассуждающим рабом природы, смиренно подчиняться тобой же со страху выдуманным богам и смирение это лицемерно ставить себе же в заслугу – вот высшая степень комизма.

Соответственно, трагизм, духовное родовое пятно личности, также приобретает величественный или комический оттенок.

Психологическое приспособление к действительности – легко и приятно во всех отношениях; интеллектуальное же приспособление – крайне тяжело.

Искусство, мораль, религия, политическая идеология (особенно в сниженном варианте массовой культуры) – все это способы психологического приспособления к реальности. Человек толпы (массовый человек) почти не желает напрягаться по поводу интеллектуального освоения мира. В конце концов, это его право; спрос же на альтернативные психологические технологии рождает обильные предложения. Что хотят, чего ждут – то и получают. Все это примитивное в духовном отношении житье-бытье не устраивает только тех, кто пытается всерьез приспособиться интеллектуально, у кого возникли иные потребности, другой спрос. (Подстрахуемся от неоправданной категоричности: у форм общественного сознания, специализирующихся на внесознательном приспособлении, существуют разные уровни, в том числе и высшие, философские, которые тяготеют к собственно интеллектуальным; было бы некорректным распространять на них в полной мере характеристики, приложимые к чисто психологическому освоению жизни.)

Претендуя на интеллектуальное приспособление к реальности, отметим, что психологическая референтность обстоятельствам необходима не в меньшей степени. Проблема в том, что сплошь и рядом психологическое приспособление подменяет собой интеллектуальное. Поэтому мы живем в искаженном мире – искаженном, так сказать, ради жизни на Земле, но тем не менее искаженном. Видеть это людям с высокоразвитым интеллектом порой бывает по-настоящему тяжело. Весь скепсис мудрых порожден, с одной стороны, осознанием катастрофической краткости бытия, а с другой – осознанием того факта, что повальная нацеленность почти исключительно на психологическое приспособление (иначе говоря, прирожденная умственная неполноценность) делает «исправление», «улучшение» людей делом безнадежным.

Весь оптимизм мудрых, по сути, заключается в одном: в понимании того, что заведенный порядок вещей вполне естественен. Люди не виноваты в том, что они такие. И никто не виноват. Настоящая, следовательно, созерцательная, мудрость способна со многим примирить.

Думаю, именно в разности психологического и интеллектуального подходов заключен великий смысл всем известной формулы: горе от ума. Умный человек живет в каком-то зазеркалье. Он все время оказывается в положении мальчика, ясно видящего, что король-то гол, но в отличие от сказки, в жизни ему никто не поверит, сколько бы он ни кричал. Более того, умный – это ведь и есть самый настоящий сумасшедший с точки зрения здравого смысла – т. е. смысла, обслуживающего потребности психологического приспособления. Поэтому последовательная нейтрализация умного – объявление его дураком, идиотом, неполноценным. Этот ход многократно апробирован в истории мировой культуры.