Аполлон Коринфский - Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа

День Богоявления ознаменовывался в старой Москве праздничным царским выходом, не имевшим себе подобного по торжественности. Со всей Руси был к этому дню съезд бояр и всякого чина именитых людей в Белокаменную: и был этот съезд ради царского лицезрения, из охоты полюбоваться редким великолепием торжества.

Чин крещенского освящения воды совершался патриархом на Москве-реке. Собиралось вокруг «Иордани» до четырехсот тысяч народа. Царь-государь шествовал в большом наряде царском сначала в Успенский собор, а оттуда – на освящение воды, среди стоявшего стеной ратного строя стрельцов, поддерживаемый стольниками из ближних людей, оберегаемый «от утеснения нижних чинов» стрелецкими полковниками в бархатных и объяринных ферезеях и турских кафтанах. Гости, приказные, иных чинов люди и многое множество народа окружали шествие венценосного богомольца. Самое действо освящения воды совершалось, за малыми исключениями, так же, как и в наши дни. Но главным отличием являлась обступавшая его картина – с патриархом и царем во главе. Возвращался крестный ход по прежнему чину. Царь-государь, отслушав в Успенском соборе отпускную молитву, шел в свои палаты царские. А на Москве – «по улицам, по переулкам и во дворех» – начиналось последнее празднование Святок. Люди почтенные принимались за пиры-беседы, молодежь – за песни-игры утешные, а гуляки, памятующие предпочтительно перед всем иным присловье «Чару пита – здраву быти!» – за любимое Русью «веселие».

Кончается студеный месяц январь-просинец, день Никиты-новгородского февралю-«бокогрею-сеченю» челом бьет. А тому – почин кладут на светлорусском неоглядном просторе Трифоны-перезимники (1-е число) да свят-велик праздничек Сретение Господне (2 февраля) – огороженный в народной памяти причудливым, в стародавние годы поставленным вокруг жизни тыном своеобразных, к одному ему приуроченных, поверий, сказаний и обычаев.

Во дни седой старины звался февраль, по свидетельству харатейного Вологодского евангельского списка, «сеченем»; западная народная Русь, по свидетельству Полоцкого списка Евангелия, прозывала его в ту пору «снеженем»; у малороссов и поляков слыл он за «лютого». Соседи-родичи русского пахаря величали этот месяц каждый на свой особый лад: иллирийские славяне – «вельячею», кроаты – «свеченом», венды – «свечником», «свечаном» и «друнником» (вторым), сербы – «свечковниим», чехи со словаками – «унором». В наши дни деревенщина-поселыцина бережет про него свое прозвище: «бокогрей – широкие дороги». По народным присловьям, подслушанным в разных концах родины народа-сказателя: «Февраль три часа дня прибавит!», «Февраль воду подпустит (март – подберет)!», «В феврале (о Сретенье) зима с весной встретится впервой!», «Февраль солнце на лето поворотит!», «Февраль (Власьев день, 11-е число) сшибет рог зиме!» и т. д. «Вьюги, метели под февраль полетели!» – говорят в народе при последних январских заметях, – приговаривая при первой оттепели бокогрей-месяца: «В феврале от воробья стена мокра!» Но и февраль февралю не ровен, как и год – году: в високосные годы, когда в нем 29 дней («Касьяны – именинники»), это самый тяжелый месяц, пожалуй, даже тяжелее май-месяца.

Второй по современному месяцеслову, февраль-месяц приходил в Древнюю Русь двенадцатым – последним (во времена, когда год считался с марта), а затем – с той поры, как положено было властями духовными и светскими починать новолетие с сентябрьского Симеона-летопроводца, был шестым – вплоть до 1700 года.

Придет февраль, рассечет, по старинной поговорке, зиму пополам, а сам – «медведю в берлоге бок согреет», да и не одному медведю (пчелиному воеводе), а «и корове, и коню, и седому старику». Студены сретенские морозы, обступающие первый предвесенний праздник, но памятует народная Русь, что живут на белом свете не только они, а и оттепели, что тоже сретенскими, как и морозы, прозываются. «Что сретенский мороз, – говорит деревня, – пришел батюшка-февраль, так и мужик зиму перерос!» По крылатому народному слову: «На Сретенье зима весну встречает, заморозить красную хочет, а сама – лиходейка – со своего хотенья только потеет!» Но еще дает себя знать и матушка-зима, особливо если она – годом, как поется в песне, – «холодна больно была»: 4 февраля – на вторые сутки после Сретения Господня – проходит по белым снегам пушистым Николай-Студит (преподобный Николай Студийский); а он хоть и не так жесток, как св. Феодор-Студит (память – 11 ноября), но и все-таки с достаточной силою честной люд деревенский знобит, а у голытьбы-бобылей прямо-таки кровь замораживает, если те – под недобрый час – в неурочное время запозднятся в дороге. Выходит мужик в этот день из хаты, рукавицами похлопывает, похлопываючи приговаривает: «А и кусается еще мороз-от; знать, зима засилье берет!»

На пятые февральские сутки падает память святой мученицы Агафии: «поминальницей» зовет ее народная Русь, поминающая в этот день отошедших в иной мир отцов-праотцев, дедов-прадедов.

В некоторых поволжских губерниях (между прочим, в Нижегородской) существовало поверье, приуроченное к этому дню и в то же время связанное отчасти с праздником Сретения Господня. В этот день, по словам старожилов, пробегает по селам «Коровья Смерть», встретившаяся с Весной-Красною и почуявшая оттепель, которой она, лиходейка, ждет не дождется, заморенная зимней голодовкою.

Это существо является в народном воображении в виде безобразной старухи, у которой – вдобавок ко всей ее уродливости – «руки с граблями». По старинному поверью, она никогда сама в село не приходит, а непременно завозится кем-либо из заезжих, или проезжих, людей. Совершенное осенью «опахиванье» деревни отгоняет это чудище от огражденного выполнением упомянутой обрядности места; и старуха бегает всю зиму по лесным дебрям, скитается по болотам да по оврагам. Но это продолжается только до той поры, покуда февраль не обогреет солнышком животине бока. Тогда-то лиходейка и подбирается к селам, высматривает: нет ли где-нибудь отпертого хлева. Но хозяйки повсеместно строго следят за этим, и чудищу не удаются его замыслы. Наиболее дальновидные и наиболее крепко придерживающиеся предписаний суеверной старины люди убирают к 5 февраля свои хлевы старыми лаптями, обильно смоченными дегтем: от такого хлева, по существующему поверью, Коровья Смерть бежит без оглядки, – не выносит такого гостинца она, не по носу ей дегтярный дух.

Весеннее опахивание жилых мест, совершающееся ради обережки от этой лихой нежити пододонной, приурочивается простонародным суеверием к 11 февраля – Власьеву дню (см. гл. XII). В этот же самый день суеверию деревенского люда предстоит еще другая, и тоже – немалая, забота: защитить хату от вторжения «летающей нечистой силы», имеющей, по словам сведущих в этом деле людей, обыкновение забираться к православным как раз через трое суток после Сретеньева дня. Вечером 5 февраля печные трубы наглухо-накрепко закрываются вьюшками и даже, для большей надежности, замазываются тонким слоем глины и окуриваются чертополохом. Нечисть вылетает, по народному поверью, в это время из преисподней в виде птицы и «заглядывает в трубы»: там, где не позаботятся оградить себя от вторжения этих незваных гостей, злые духи поселяются до тех пор, пока их не выкурят с помощью знахаря. До появления же в хате этого последнего с его заговорами и причетами, они всегда успеют наделать всевозможных хлопот неосмотрительным хозяевам. «Бывает, – говорят в деревне, – что весь дом вверх дном перевернут, все перебьют, переломают, – хозяева хоть беги вон!» Достается не только хозяевам, но и соседям и даже случайным прохожим, замешкавшимся возле такого неблагополучного дома. Поэтому-то даже и не особенно крепко придерживающиеся старинных обычаев стараются не позабыть об этом, ввиду приписываемой ему важности в домашнем быту. «Черные да лукавые – не то, что мыши: с ними потруднее сладить!» – говорят знахари, пользующиеся удобным случаем получить с доверчивого суеверия большее вознаграждение за свой «труд».