Вадим Дементьев - Наследники Ексекюляха. Интеллигенция Якутии

Свою подвижническую деятельность А. Е. Кулаковский не оставил и после революции. Сотрудничая в советских научных учреждениях, поэт-исследователь выпустил одну за другой несколько книг, явившихся литературным и научным итогом работы за четверть века.

Жизнь Алексея Кулаковского оборвалась 6 июня 1926 года в Москве по дороге в Баку на Первый тюркологический съезд. В свою последнюю поездку он отправился уже будучи тяжелобольным человеком. Сохранилась фотография А. Кулаковского, сделанная в московской больнице: вид изможденного, смертельно больного поэта производит страшное впечатление. Лишь в его глазах по-прежнему горит тот же огонь познания, который не гас до его последнего часа. Умирая в нечеловеческих муках, после трех тяжелейших операций, Алексей Елисеевич нашел в себе остатки сил и мужества, чтобы заняться проектом расположения якутского шрифта на пишущей машинке, чтобы отрецензировать грамматику родного языка, чтобы продолжить отложенные научные исследования. Его последний творческий подвиг стал в народе такой же легендой, как и вся его нелегкая жизнь.

Великий просветитель и поэт Якутии был похоронен вдали от родины, в Москве.

Творческое наследие зачинателя якутской литературы составляют две поэмы и около трех десятков стихотворений. Но не количеством строк измеряется его вклад в развитие родной словесности. Начиная с первых произведений, написанных на рубеже XX века, творчество Алексея Кулаковского являлось необходимым для каждой молодой литературы связующим звеном между вековой фольклорной традицией и профессиональной писательской работой. В этом историческом и культурном контексте мы и должны рассматривать его поэтику и – шире – все идейно-художественное значение наследия поэта.

Печать времени лежит практически на всех его поэмах и стихотворениях. Мощная фольклорная традиция как бы «теснит» личностное поэтическое самовыражение. Поэтому в лирических строчках Кулаковского мы не найдем медитативного начала, а его эпос целиком, казалось бы, исходит из фольклорного склада мышления.

И все же в произведениях якутского автора имеются неоспоримые приметы новизны, яркие свидетельства самобытного и оригинального таланта. Форма еще не устоялась, границы временных переходов зыбки и неопределенны, большинство поэтических выразительных средств заимствовано из фольклора, а между тем мы явственно чувствуем в каждом произведении свою «изюминку», свою самобытную черту. Здесь и попытки социальной критики в стихотворных новеллах «Богатый купец» и «Обездоленный еще до рождения». Здесь и лукавость живописных штрихов в «Портретах якутских женщин», и праздничность описаний народных традиций в «Вилюйском танце».

Как ни парадоксально, интерес к поэтическим поискам Кулаковского в современной якутской литературе возрастает. И не только потому, что он классик и зачинатель письменной поэзии. Его творчество воспринимается сегодня как живое и весьма плодотворное явление. Причин такой художественной актуальности может быть несколько.

Во-первых, при подъеме национального самосознания возрастает интерес к тем именам и к тем произведениям, которые легли в основание, стали символами той или иной культуры. Они по своей духовной сути исток всего и вся.

Во-вторых, творчество Алексея Кулаковского целостно по своим нравственно-философским воззрениям, а современное сознание, часто противоречивое и разорванное, ищет такой единой основы, платформы для выражения своих взглядов, ищет гармонии. И в-третьих, поэтика якутского автора, как, впрочем, и творчество его соратников и продолжателей – Анемподиста Софронова, Николая Неустроева, Платона Ойунского и других, – вовсе не архаична и не консервативна, а наоборот – открыта и, может быть, не исчерпана еще до конца, скрывает в себе яркую национальную форму и самобытное содержание.

В центре внимания творческого мира Кулаковского – чело век и земля. Вокруг этих коренных понятий и разыгрывается языческая мистерия в его произведениях. Но позиция автора современна, его мировоззрение вобрало в себя новые качественные черты – неприятие угнетения человека человеком, протест против буржуазных нравов, раздумья о настоящем и будущем народа. И хотя они, эти «зародыши» нового мышления, отражены в поэмах и стихотворениях Алексея Кулаковского подчас наивно и с долей утопизма или романтической упрощенности, не будет преувеличением сказать, что мысль поэта подспудно стремилась все же к более широким обобщениям, пыталась ставить глобальные проблемы.

Мы видим, как сквозь мифологию и фольклорную поэтику буквально прорывается живой голос поэта. Как, с другой стороны, личностное начало его мировоззрения неотделимо от народной точки зрения, от народного мировосприятия. Поэтому в его творчестве нет субъективного «я», а чувствуется то общее, что для поэта выглядело гораздо более ценным качеством.

Он был воистину первым, осознавшим свое предназначение, выразителем духа народа, его глубинной сути. Алексей Кулаковский, начиная с первого опубликованного стихотворения «Заклинание Байаная» и кончая стихами советского периода, пытался показать прежде всего праздник жизни, радость земного существования. Нет, вероятно, в нашей сибирской поэзии первых десятилетий ее развития таких мощных и одновременно изысканных сравнений, которые использованы поэтом для описания таежных рек, нет такого жизнеутверждающего напора, с которым передана смена времен года, когда в зимнее оцепенение тайги буквально врывается гомон проснувшихся весенних голосов, когда, словно по команде с неба, крошатся ледяные панцири рек и по всей Якутии бежит зеленая волна наступления весны и короткого северного лета.

Венцом творчества Алексея Кулаковского стала поэма «Сновидение шамана», в которой панорамность жизненных картин, широта художественного мазка подчеркивают страстные духовные пророчества автора, его надежды на лучшее будущее народа. Монолог белого шамана представляет собой авторскую проповедь в защиту добра и справедливости, мира и спокойствия всех людей Земли.

В апокалипсических видениях этого жреца народа современному читателю близка его тревога за сохранение среды обитания человека, глубоко волнует протест против всемирной бойни, надвигающейся в начале века на целые народы планеты. И разве здесь герой поэмы ошибся, предсказывая:

Философское осмысление жизни вообще присуще творчеству Кулаковского. Поэтом владела духовная тревога, но взгляд его на мир отнюдь не пессимистичен. В программных произведениях якутского автора постоянно звучат вопросы: как гармонично развивать культуру небольшого народа, который живет в тесном контакте с большими нациями и объективно испытывает на себе их огромное влияние? Можно ли в таком случае сохранить самобытную индивидуальность? «Передаться Америке, Японии, Китаю? – спрашивал Кулаковский в своем „Письме к якутской интеллигенции“, написанном в 1912 году и, к сожалению, до сих пор не опубликованном. – Нет, этот номер не пройдет. Те нас быстро задавят в борьбе за существование. Белоглазый, большеносый нучча (т. е. русский. – В. Д.), не говоря уже о даровании православной веры, гораздо ближе нам, милее и родственнее их…» И далее поэт делал вывод: «Единственным рациональным средством является наша культивизация и слияние с русскими…»