Эдуард Маркарян - Избранное. Наука о культуре и императивы эпохи

Несколько далее В. Ф. Асмус продолжает свою мысль: «Признаки существенные в безотносительном смысле составляют только одну, строго определенную группу черт предмета. Однако группа эта особенная. Особенной ее делает связь со всеми производными от нее признаками, возможность перехода от нее к группам производных признаков. Понятие о предмете, мыслимое посредством такой группы существенных признаков, есть уже не просто мысль о той или другой стороне предмета, а мысль о стороне главной. Понятие, выделяющее в предмете группу признаков, существенных в безотносительном смысле, есть понятие о сущности предмета» [134].

Возвращаясь к Максу Веберу, можно сказать, что одна из главных черт его гносеологической концепции состоит в том, что он склоняется к отрицанию наличия существенных признаков предмета исследования в «безотносительном» смысле, т. е. такой группы признаков, существенность которых определялась бы не той или иной познавательной точкой зрения, а объективно присущими самому предмету свойствами. И в этом следует видеть наиболее уязвимое место его системы взглядов, а также главный источник характерных для нее противоречий, которые Вебер безуспешно пытался преодолеть. Противоречия эти возникали прежде всего между сознательно преследуемой им основной целью «преодоления» историко-материалистической точки зрения и той объективной логикой исследования, которой он невольно придерживался.

На это противоречие системы взглядов Вебера обращает внимание С. А. Оранский. Очень характерным для самого Вебера, пишет Оранский, является то обстоятельство, что он много места уделял исследованию причинной связи между хозяйством и религиозными идеологиями. В своих замечательных работах по социологии религий Вебер специально останавливается на вопросе об экономической функции религий, на их экономической обусловленности, с одной стороны, и обратном влиянии их на хозяйственную жизнь – с другой.

Если бы на основании этих работ, продолжает Оранский, кто-либо обвинил Вебера в близости к марксизму, Вебер решительно отмежевался бы от этого. Он заявил бы, что вовсе не считает экономику базисом, над которым идеологии являются надстройками. Все в обществе находится во взаимодействии. Его интересовала причинная связь между двумя родами явлений – экономикой и религией. Он выделяет поэтому эти явления, изучает их взаимную связь, абстрагируясь от всех других явлений.

Таким образом, отмечает далее Оранский, если из произведений Вебера можно вывести, что экономика является базисом, которым определяется развитие религий, то это, согласно его точке зрения, лишь методологический прием – условно рассматривать явления религии как хозяйственно обусловленные, чтобы лучше понять взаимную связь этих явлений. С таким же успехом можно изучать взаимоотношения религии и национальности или еще каких-либо других явлений.

Оранский, констатируя то обстоятельство, что Вебером и другие общественные явления – право, политический строй и т. д. – рассматриваются в их взаимоотношении именно с экономикой, задается вопросом, почему это так происходит? Потому, ответил бы Вебер, что меня интересовал этот аспект связей, объективно здесь никакой более тесной связи, чем в других случаях, не существует.

И в заключение Оранский делает следующий вывод: «Вебер, – пишет он, – был слишком чуткий и тонкий исследователь, его историческое чутье ему подсказывало, что именно анализ взаимоотношения экономики с другими элементами общества сулит наиболее благоприятные перспективы для исследования. Почему? На это Вебер ответить не мог, ибо все способы рассмотрения одинаково закономерны. Ему оставалось поэтому в полном согласии с предпосылками своего субъективизма ссылаться на свой личный интерес» [135].

С этими замечаниями Оранского нельзя не согласиться. Он хорошо подметил существующее расхождение между Вебером-философом и Вебером – конкретным исследователем. Как философ Вебер выдвигает релятивистскую концепцию равноправия различных социологических точек зрения. Исходя при этом из факта взаимодействия различных сторон общественной жизни человека, он всецело отвергает идею какой-либо их устойчивой субординации.

Между тем как конкретный исследователь он невольно приходит к установлению определенной субординации между различными элементами общества, а именно обусловленности идеологических факторов экономическим, хозяйственным, объясняя это личной направленностью мышления, личным познавательным интересом. На самом же деле та система субординативной связи между компонентами общественной жизни, установление которой Вебер пытается объяснить своим личным интересом ученого, есть не менее объективный, т. е. независящий от познавательной точки зрения, факт, чем взаимодействие различных общественных факторов.

Выше мы уже говорили, что для общества, представляющего собою органическую систему, характерны два основных вида связей ее частей: координация, выражающая их взаимодействие и взаимообусловленность, и их субординация, т. е. тот устойчивый и закономерный способ, которым они связаны между собой и благодаря которому достигается единство системы.

Вебер признает лишь один тип связей частей социальной системы – их координацию, и в этом его теоретическая односторонность, ведущая к серьезным философским ошибкам. Признание лишь координативного типа связей частей социальной системы неизбежно ведет к социологическому плюрализму. И Вебер в этом случае не представляет никакого исключения. Несмотря на все его оговорки, он по своим социологическим взглядам несомненный плюралист.

По-видимому, Вебера можно считать наиболее выдающимся представителем этого направления социологической мысли, а его исследования – прекрасным показателем тех объективных лимитов, которые ставит перед ученым плюралистическая трактовка социальной истории. Эмпиризм, которым так гордится Вебер, достигался им ценой отказа от построения систематически цельной теории, ценой отказа от решения исходных теоретических проблем общественно-научного знания.

Социологический плюрализм Вебера неизбежно выступал как препятствие при рассмотрении объектов исторического исследования в виде определенных систем. Отвергая идею субординации частей социальной системы, Вебер тем самым, хотел он того или нет, по сути дела теоретически отвергал и последовательный системный подход к изучению истории человечества, поскольку, как мы уже знаем, лишь благодаря субординации своих частей органическая система способна выступать в виде специфически интегрированного целого.

В свете этого становится понятным, почему Веберу оставалась чуждой марксистская идея общественной формации, а также то обстоятельство, что, признавая вслед за Марксом историчность капиталистической системы хозяйства, он в то же время склонялся к расширительной трактовке капитализма и не ограничивал ее одной эпохой.