Сборник статей - Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона

Уже достаточно прочно утвердившаяся не только в науке, но и в публицистике категория ментальности до сих пор еще не имеет строгого научного содержания. Впервые в отечественной традиции в словаре слова «ментальность, менталитет» появляются в 1991 г [13], указываются они через запятую, без разграничения смысла как синонимы. И, по мнению авторов словарной статьи, исходным словом является французское mentalite, восходящее к латинскому mens – ум, мышление, образ мыслей, душевный склад. Прежде всего, отметим, что нужда в слове возникла в связи с тем, что было вообще открыто коллективное сознание и бессознательное . Необходимо было обозначить особенности именно коллективного сознания, определяемые коллективным бессознательным , тогда как индивидуальные характеристики сознания обозначались и обозначаются словом «мышление», которое включает в себя как блок бессознательного, так и рационального . Причем, коллективное сознание, в определенных обстоятельствах (весьма часто случающихся), доминирует над индивидуальным сознанием. Но, в свою очередь, и французское, и латинское слово восходят к еще более древнему корню.

Лингвистически корень «mens» является общеиндоевропейским и присутствует уже в санскрите. В Упанишадах оно встречается как обозначение мыслительного, а в древнеиндийской философской традиции под «ментальным телом» человека понимается интеллектуальная сфера. Следует отметить, что древнее значение этого слова, как это часто бывает (например, смысл понятий культуры, цивилизации сильно изменился, и появилось множественность трактовок), не совпадает с современным пониманием. В современном дискурсе под ментальностью понимается подсознательное, которое в древнеиндийской традиции включает скорее астральное тело (эмоционально-чувственная сфера), будхиальное (аксиологическая сфера) и, возможно, атманическое (смысловая сфера). Л. Февр (один из разработчиков концепции) подчеркивает неосознаваемый характер менталитета. То есть отсутствие в мышлении рационального отражения собственных предпочтений. Это не прагматическое, аргументированное обоснование собственных действий, а, как сказано в словаре, «совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом».

Первооткрыватели – представители школы «Анналов» (Бродель, Ле-Гофф и др.) и представители культурно-исторического направления в психологии (Л. Леви-Брюль, К. Леви-Стросс) в начале ХХ века описали менталитет различных обществ как эмпирическую реальность. Но до сих пор, почти век спустя пока никто не может предложить удовлетворительную концепцию структуры менталитета. Причем, если историки уделяли внимание, главным образом, общим характеристикам мышления общества, формирующимися в историческом контексте, то есть соотносимыми с преходящими условиями, то психологи – исследователи первобытного менталитета, подвергли анализу фундаментальные свойства мышления, соотносимые и с более крупными эпохами, и с более крупными социальными системами. Соответственно, у психологов в самом крайнем случае получалось только два типа ментальности или несколько, но не больше, чем глобальных эпох. Так, К. Г. Юнг выделил восточный и западный менталитет [16, 17, 18], а К. Леви-Брюль[3] описывая и противопоставляя первобытный менталитет современному, подразумевал и существование восточного и западного, как не совпадающих с пралогическим мышлением, как он называл первобытный менталитет. В то же время (буквально, хронологически) историки соотнесли менталитет не только с культурными ареалами (Запад – Восток), но и с эпохами и народами. Поэтому множить классификацию менталитета можно уже было почти до бесконечности.

По всей видимости, нельзя отрицать ни тот, ни другой подход к решению проблемы менталитета, они являются взаимодополняющими. Отдавая должное психологическим исследованиям менталитета, приходится признать, что дихотомическое описание менталитета, предложенное Юнгом, противопоставляющее рациональное и синкретическое, мистическое мышление, как и любая дихотомия, ограниченно именно в силу своих принципиальных особенностей – высокой степени абстрагирования. В такой концепции просто выпадают из анализа многочисленные варианты менталитета, сочетающие в себе те и другие характеристики. С другой стороны, попытки некоторых авторов излишне мельчить объект исследования, связывая коллективные особенности мышления с почти сиюминутными обстоятельствами, например, изменением политической обстановки, вероятно, полезны для целей прагматических социологических исследований, но для понимания закономерностей становления менталитета (что собственно и является основанием прикладного аспекта науки) не прибавляют ничего.

Современные подходы к анализу сложных объектов позволяют построить концепцию менталитета, включающую как фундаментальные характеристики коллективного мышления, так и исторически обусловленные. Принципы общей теории систем предполагают, что старое не отменяется новым, оно встраивается в новое и не противоречит ему. То есть фундаментальные характеристики мышления определяют менталитете, в его основе, более поздние, частные особенности мышления, связанные с историческими обстоятельствами, определяют его в деталях. Уместно вспомнить, что до тех пор, пока в естествознании не был открыт принцип эволюционизма, все попытки классифицировать мир живого оставались неадекватными, так как опирались на внешнее сходство. И только понимание структурно-уровневого строения мира приблизило создание универсальной типологии живого, включающего все многообразие растительного и животного мира. Такая универсальная типология (разработанная для живого) может начинаться от дихотомии и, по мере восхождения к сложности, дробиться на семейства, роды и т. д. До сих пор подавляющее большинство исследователей возражают против перенесения приемов и методов естественных наук в социогуманитарную сферу, но сегодня и здесь ситуация изменилась. Во-первых, признается, что метод экстраполяции (по аналогии) имеет гносеологическую ценность. К такому выводу теперь приходят не только авторы – представители точного знания, по тем или иным причинам обратившие свое внимание на социальные системы, но крупнейшие представители социогуманитарного знания (например, И. Н. Ионов – один из отечественных создателей теории цивилизаций и другие авторы [15, 6]). Во-вторых, признается, что существуют общие закономерности функционирования систем (в том числе и общественных, уж коль скоро они системы) [11, 7, 5]. В-третьих, теперь в публикациях уже прямо признается, что проблему истины в социогуманитарном знании можно и нужно рассматривать как соответствующую в целом постнеклассической парадигме [14, 8]. Сегодня, наконец, не то гуманитарии могут избавиться от комплексов отсутствия точной верификации, не то естественники могут избавиться от снобизма превосходства эмпиризма.