Елена Ровенко - Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон

Согласно самому Бергсону, «…от предмета, схваченного в интуиции, во множестве случаев, можно без труда перейти к двум противоположным понятиям, и так как, благодаря этому, можно видеть, как из реальности выходят тезис и антитезис, то можно схватить разом и то, каким образом этот тезис и антитезис противополагаются, и как они согласуются» [536].

Тезис и антитезис «напрасно было бы пытаться примирить логическим путем, по той очень простой причине, что из понятий и точек зрения ничего не создается» [537]; но как раз если мы всмотримся в то, что создается, мы увидим, как в этом самосозидании реальности переплетены все возможные противоположности, вплоть до тех, которые казались нам взаимоисключающими. Вспомним совет Джеймса: «…встаньте на точку зрения внутреннего действования вещей, и все эти ретроспективные и противоборствующие понятия сами собой придут к гармонии» [538].

Вот почему Бергсон через двадцать лет после написания «Введения в метафизику» корректирует свое мнение насчет точек зрения: то, что «реально» и «конкретно», то, что «нельзя воссоздать из известных компонентов» или выкроить из целостной реальности ножницами анализа, – можно «представить, только рассмотрев… со многих точек зрения, взаимодополняющих, а не равнозначных» [539]. Поэтому, если во «Введении в метафизику» точки зрения рассматриваются как «последовательные» [540], то теперь взаимодополняющие точки зрения естественным образом становятся взаимопроникающими.

Однако если взаимодополняющие точки зрения постепенно модулируют друг в друга и доходят до своей противоположности, то это возможно лишь постольку, поскольку сама исследуемая реальность выходит за рамки любых определений, процессуально изменяется и ускользает от самотождественности, оставаясь при этом все же самой собой. Не наводит ли это на мысль о символической природе бергсоновского видения?

На первый взгляд, эта мысль кажется не просто парадоксальной, а вопиюще неуместной. Ведь трудно найти такого противника символов, как Бергсон. «…Бергсон именно антисимволист, и антисимволист воинствующий» [541], – уверяет К. Свасьян. Причем отрицательное отношение Бергсона к любым символам дает о себе знать с самого начала его деятельности (уже в диссертации «Опыт о непосредственных данных сознания»). С самого начала выясняется и основание такого негативного взгляда: символ Бергсон понимает как знак [542]. В «Опыте» примером такого знака-символа предстает однородное, спациализованное время. Согласно выводу И. Блауберг, у Бергсона «…символизация – это операция рассудка, замещающая реальность ее пространственным представлением и тем самым искажающая ее» [543]. «Что мыслит Бергсон под символизмом? – задает вопрос Свасьян. – Относительное познание, абстрактную функцию мысли, оторванную от объекта и ставящую предел познанию объекта» [544].

Ясно, что если динамический, становящийся смысл не только не предполагает взаимно однозначного соответствия означающего и означаемого (как было отмечено выше), но снимает сами эти гносеологические функции, – то тем самым знак утрачивает все привилегии хранителя знания о реальности, ибо перестает выражать ее [545]. У Бергсона «символы… выражают не сами вещи, но лишь отношения между вещами» [546]; а это, как мы помним, роль, которую играют в представлении Бергсона понятия.

Во «Введении в метафизику» философ прямо постулирует символический характер прежних понятий: «Неудобство слишком простых понятий… заключается… в том, что они поистине являются символами, заменяющими собою символизируемый ими предмет и не требующими от нас никакого усилия» [547]. Символы дают перевод с оригинала реальности [548]; они, стало быть, репрезентируют лишь относительное, вторичное знание о предмете. Более того, символы, равно как и точки зрения, обусловливают содержание такого относительного знания [549], нивелируя ради самоценности перевода значение оригинала. И коль скоро символы напрямую связаны с точками зрения, они, как и понятия, преподносят нам лишь дробную картину реальности, то есть не имеют ничего общего с ее целостным охватом, данным в образе. Отчетливо противополагая символы образам, философ замечает: «…это, действительно, уже не само восприятие вещей, но представление акта, с помощью которого интеллект закрепляется на вещах» [550].

Как видно, философ элиминирует образную сторону символа, вернее, для него символ – результат опосредующей деятельности разума, стремящегося расчленить, классифицировать и законсервировать полученное знание о мире [551]. Всецело объясним поэтому пафос Бергсона, утверждающего: «Если существует средство владеть реальностью абсолютно вместо того, чтобы познавать ее относительно, помещаться в нее вместо того, чтобы усваивать точки зрения на нее, иметь о ней интуицию вместо того, чтобы делать ее анализ, словом, схватывать ее помимо всякого выражения, перевода или символического представления, то это и будет метафизика. Таким образом, метафизика есть наука, имеющая притязание обходиться без символов» [552]. Последнее предложение – своего рода лозунг, квинтэссенция всех устремлений Бергсона в области гносеологии.

Вспоминая ироничное замечание Свасьяна по поводу приведенной цитаты, замечание, граничащее с оскорбляющей невежливостью [553], уместно все же спросить: должны ли мы полагаться на интерпретацию самим Бергсоном некоторых слов (терминов), или же большей адекватностью обладает бергсоновское видение реальности, вносящее поправки в названную интерпретацию? Ведь когда Бергсон критикует жесткие понятия, эта критика есть только следствие его интуиции длительности, отвергающей все жесткое, дробное, фиксированное, статичное. Однако в случае с символами Бергсон критикует термин, потому что определенным способом его трактует, но по сути сама философская интуиция Бергсона потенциально содержит в себе иную трактовку слова «символ».

Свасьян прав в том, что наличие символизма в концепции Бергсона «отнюдь не становится сомнительным» [554]; однако он, как представляется, ищет причину такой несомненности вовсе не там, где она есть на самом деле. По мнению Свасьяна, критика Бергсона относится к «научным символам», и это верно. Однако исследователь противопоставляет таким «научным символам» «символы художественные», которые, как он уверяет, можно выявить у Бергсона «при ближайшем рассмотрении» его концепции и которые «не имеют самодовлеющего характера» [555]. При этом свое мнение Свасьян подтверждает ссылками на разные работы Бергсона, где так или иначе упоминается искусство, и цитатами из них. Но ведь сам Бергсон, высказываясь зачастую довольно подробно об искусстве, нигде прямо не говорит о «художественном символе», тем более не поет ему дифирамбы, как следует из книги Свасьяна. Да и не очень ясно, какого рода «художественный символ» Свасьян имеет в виду и насколько этот художественный символ близок символу, как его понимали, например, представители французского символизма.