Марина Самарина - «…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего

А. Блок. А. Белый. Переписка. – М., 2001. – С. 24–25.

«Соловьев очень чувствовал опасность соприкосновения вечной женственности с дьявольским началом, с темой соблазна, греха Евы, но он же верил, что вечная женственность, несущая в себе божественную сущность, из мечтаний поэтов стала некоей почти физической реальностью, исторической явленностью» ( Кантор В.К. «Вечно женственное» и русская культура // Октябрь. – 2003. – № 11).

А. Блок. А. Белый. Переписка. – С. 24.

Белый А. Воспоминания о Блоке. – С. 39.

Упоминая о Платоне, изображения которого действительно до сих пор можно встретить не только в греческих, но и в русских православных церквях, и о святом Христофоре, которого рисовали песьеголовым вплоть до XVIII века, Белый, очевидно, хотел указать на исконную связь христианства с древнегреческой и древнеегипетской религией.

Однако есть в романе эпизод, который позволяет посмотреть на отца Голокрестовского иначе, без насмешки, – это эпизод пожара:

«В этот миг неожиданно осветился луг, будто вспыхнул, да так, что и стоящим вдали стало жарко, а люди, суетившиеся у огня, с криком бросились прочь, закрывая рукавами закоптелые лица; у смородинника тогда увидали тощенькую фигурку, всю в белом; издали показалась молящаяся фигурка с высоко на огонь воздвигнутым запрестольным крестом; это попик Вукол с развевающимися кудрями вступал теперь в единоборство с огнем Христовой молитвою; его глаза не видели красного ада; Бог весть, что видели эти глаза, вознесенные горе.

Лишь на миг на один осветилась так ясно окрестность, и потом всё стало снова темнеть; и опять в ночь погрузился смородинник; погрузились в ночь и протянутый крест, и попа тощенькая фигурка; ясный язык, на минуту подкинутый в небо, быстро стал опадать; и упал; село отстояли; отстояли и лавку».

И хотя двумя абзацами выше писатель связывает спасение села с тем, что помещик Уткин привез «кишку да крючья» из соседней деревни, приведенный эпизод показывает, что помогла селу и молитва отца Вукола и что, следовательно, человеческая слабость священника ещё не основание для сомнений в возможностях, духовной сути православия в целом.

Штайнер Р. Христианство как мистический факт и мистерии древности. – Ереван, 1991. – С. 17.

Там же. С. 17.

Штайнер Р. Христианство как мистический факт… – С. 16–17.

Штайнер Р. Христианство как мистический факт… С. 93.

Матф. 17: 1–9.

Материалы лекций А.П. Авраменко.

Догматическим содержанием хлыстовской веры была идея множественного воплощения Христа и представление о доступности личного отождествления с Богом – человекобожие, как стали формулировать в конце XIX века. Хлысты не делали различий между Богом-Отцом, Богом-Сыном и Святым Духом, «соединяя три ипостаси в одну и далее слипая их с собственными лидерами» ( Эткинд А. Указ. соч. – С. 51).

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. – Т. 2. – С. 527.

Афанасьев А.Н. Указ. соч. – С. 530.

«Имя Дарьяльского, Петр, и такие признаки, как красная рубаха и “глаза-уголья”, прожигающие душу, представляют собой цитатные мотивы, извлеченные из “Страшной мести”, где они характеризуют колдуна»; «… в функции колдуна здесь выступает глава секты Кудеяров, с теми же признаками “красной рубахи” и страшных глаз» ( Паперный В.М. А. Белый и Гоголь. – Ст. 2 // Уч. записки Тартуского университета. – Вып. 620. – Тарту, 1983. – С. 88, 89.

Афанасьев А.Н. Указ. соч. – С. 547.

Называя одну из героинь «ведьмой», другую – «красавицей», автор «Серебряного голубя» следует традиции Гоголя, женские образы в произведениях первой фазы которого, по словам самого А. Белого, распадаются на две группы: «сквозная красавица и ведьма, которая, в корне взять, труп».

На возможность и даже необходимость последнего действия писатель указал, поместив в начале 5 главы гороскоп Дарьяльского. В примечании к статье «Эмблематика смысла» Белый писал: «В основании астрологии лежала прекрасная символическая система, согласная с гетевским « все преходящее есть лишь подобие »; эта символическая система, взятая как система переживаний, развертывалась в мистерии; эта же система, примененная к магии, развертывалась как каббалистика; её приложение к антропологии являлось основанием теории гороскопа ; в этом смысле астрология была венцом системы метафизических, каббалистических и теургических наук; опытные науки перекрещивались в ней с науками тайными в одну неделимую цельность; поэтому в Египте к занятию астрологией могли приступить только те из неофитов, которые достойно прошли искус в мистериях; метод обучения здесь был устный под руководством жреца».

Семира и Веташ В. Астрология и мифология. – Воронеж, 1994. – С. 48.

Через несколько лет, увлеченно занимаясь антропософией, А. Белый напишет «Глоссолалию», поэму о звуке, «импровизацию на несколько звуковых тем». Применив содержание поэмы к именам героинь, обнаружим, что в них много одинаковых звуков (Катерина, Матрёна), что снова указывает на определенное сходство между ними, несовпадающие же звуки [э/о] фиксируют различия: «Э» – «это – мысли…», «О» – «ощущение, чувственность…» (Указ. соч. С. 76, 77).

Белый А. Глоссолалия. Поэма о звуке. – Томск, 1984. Далее ссылки на это издание в тексте, с пометой: Гл.

О том, что сектантство не может быть путем России, говорит то обстоятельство, что изба Кудеярова «из пологого выглядывает лога», т. е. земля словно расступается перед столяром, отказывается от него.

Ср.: «…Чем умнее был собеседник Петра… тем Петру легче дышалось в его присутствии…» (239).

Недостаток мышления, ставший причиной гибели Дарьяльского, может, по мысли Белого, погубить и Россию, которая, в его изображении, не только бессознательна, но и одурманена «духовным винцом» из «слов несказанных и чувств несказуемых» (301). На эту особенность указывают, помимо прочего, повторы слов одного семантического ряда, в частности водных метафор, поскольку, как уже говорилось, в мифологии вода символизирует стихию чувства.

Все в Целебееве ассоциируется с водой, даже небо («сплошное море над головой кубовой сини обливается летними слезинками блистающих звездочек…» (238); «воздушная волна ночи» (312); «с темного неба пролили ярко-пунцовые нити» (320); «пурпурные струи облак» (357)), даже пожар – « водопад искр… над жалящим жаром» (380). Земля скрыта под водами – по лугу бежит «травная волна » (274), «солнце… своими… лучами мыло сухую траву…» (275).