Филипп Эльмих - Золото для революции

Все ксерокопии тетрадок комиссара Васильева Анастасия Кирилловна пронумеровала: номера стояли на первом листе, а дальше все шло под скрепку. Этому я обрадовался, потому что был шанс не запутаться хотя бы хронологически. «Интересно, – думал я, переворачивая „обложку“ первой тетрадки, – к какому времени она принадлежит и что содержит?» Я догадывался, что поиски связаны с именем Махно, но ни на первой, ни на второй странице этого имени так и не увидел. Зато тут было другое имя – совершенно мне неизвестное.

«Взяли Пищухина!!!» – гласило первое предложение. Именно так: с тремя восклицательными знаками.

«Пищухин начал давать показания?????» – это вторая строка. Но теперь три восклицательных знака сменились аж пятью вопросительными.

«Срочно еду в командировку». Такова была третья строка, после нее – прочерк.

Кто такой Пищухин? Какие показания и по поводу чего он начал давать? Почему поимка Пищухина обозначена восклицаниями, а дача показаний – вопросами? Куда поехал в командировку Васильев? Это оставалось для меня загадкой. После прочерка шел убористый, наспех записанный текст. Начало строки мне прочесть не удалось, время сделало ее негодной, но дальше можно было разобрать следующее:

«…Немало навредив. Я считал, что розыск этот невозможен без более полных сведений, однако тов. Крупнов требует, чтобы дело было представлено к ближайшей годовщине, что затруднительно, но с новыми данными может оказаться реальным. Родине как никогда требуется увеличение золотого запаса, с ключами к разгадке мы сможем добыть золото для революции.

Как сказал мне в приватной беседе тов. Крупнов, таким образом мы сможем восстановить историческую справедливость. Если однажды мы упустили надлежащий шанс, то теперь, используя наших врагов, мы можем лишить бандитское гнездо своевременного питания, иначе зачем бы враг так и лез к нам, не страшась ни суда, ни наказания?»

Далее следовали непонятные пометки: «пр. список», «связь с ген. Д.», «новор.», «80?».

Насколько я понял, это самая ранняя по времени тетрадь. Анастасия Кирилловна сказала, что записей до 1925 года не сохранилось, следовательно, эта тетрадка ориентировочно относится к 1925-му, не раньше. По сути, запись может и не относиться к поиску кладов. Что думать об этих первых строках в тетради, я не знал. Так что, памятуя помощь своего доброго друга Левки, я набрал его номер.

– Что, Фил, – спросил меня смеющийся голос, – снова я потребовался?

– Да я просто решил позво…

– Не ври хотя бы, – сказал Левка. – Месяц не звонил, а тут вдруг решил. Рассказывай!

– Видишь ли, – смутился я, – собирался, но все как-то… А тут у меня оказались в руках тетради комиссара Васильева…

– Кого?! – удивленно воскликнул Левка. – Еще раз: кого?

– Васильева, комиссара. Хотя, может, не нашего, но кладоискателя, так сказали, – путано объяснял я. – И с первой же страницы у меня волосы дыбом встают. Я думал, что получу связный текст, а тут какие-то рваные записи.

– Интересненько, – сказал Лев. – Связный текст – это воспоминания, а вот записи по горячим следам – они всегда обрывочные. Можно будет глянуть?

– Да-да, потому и звоню, – страшно обрадовался я. – Один не справлюсь.

– Иногда и целый институт не справляется, – услышал я знакомый смешок. – Жди, еду.

Скоро мы уже сидели, склонившись над текстом. Рядом лежала стопка других ксерокопий. С ужасом я подумал, что если и остальной текст так же хорош, как тетрадка номер один, то сидеть нам над расшифровкой не один год.

Левка пробежал глазами первые предложения и наткнулся на поразившее меня: «пр. список», «связь с ген. Д.», «новор.», «80?».

– Чем, ты говоришь, этот комиссар занимался? – спросил он меня придирчиво. – Золотой запас махновцев искал?

– Да, – кивнул я, – так мне было доложено.

– Странно он этот запас искал, – покачал головой Левка. – При чем тогда тут порт Новороссийск, генерал Деникин и те самые восемьдесят подвод, на которых уехало золото Кубанской рады?

– Где ты все это прочел? – охнул я. – Тут же ничего нет ни про генерала, ни про Раду!

– Как это нет? – Левка изо всех сил скрывал ухмылку. – «Связь с ген. Д.» – это, конечно, связь с Деникиным, вряд ли с Дутовым, а «новор.» – это Новороссийск, куда ехало золото Рады на восьмидесяти подводах.

– Так что, это тогда деникинское золото? – не понял я.

– Нет, казацкое, – мотнул головой Левка.

– А Махно тоже казак?

– Махно прежде всего анархист, – рассмеялся Левка. – Если тебя интересует, как может быть связан Махно с краснодарским казачеством, то никак. Но ты погоди, если следак, а этот Васильев следак, свои пометки сделал, то все может быть связано. Известно же, что махновцы грабили всех, кого могли. У Деникина золото отобрали, было дело. Могли и золото Рады грабануть. Нам же мало что известно. Давай-ка глянем, о чем он пишет дальше.

«Долго распекал тов. Грушина за самоуправство и вред следствию. Тов. Грушин оправдывался, что не мог снести вранья, будто тов. Ленин лично вручил батьке большой золотой запас. В результате нанесен ущерб – Пищухин с сотрясением мозга, говорить не может, никого не узнает. Можно ведь было не мраморной пепельницей…»

– Ого, – воскликнул Левка, – наш Васильев еще и гуманист! Значит, ты прав: след махновский. Видишь – про батьку упомянул и про Ленина.

– А Ленин тут при чем?

– А… – Левка сдвинул брови и прошептал: – Открываю страшную тайну: вождь мирового пролетариата сначала так проникся сочувствием к Махно, что снабдил его золотом для борьбы с белогвардейцами.

– Правда, что ли? – даже растерялся я. – Ленин? Он же, вроде, Махно ненавидел? По его же приказу батьку гнали и били, пока не выкинули в Румынию…

– Это потом было, – сказал Лев. – А сначала не только не гнали и не били, а всеми способами обхаживали. У красных части были хилые, а махновские молодцы умудрялись так биться с белыми, что тем приходилось драпать. Это сейчас принято считать, что у Махно была анархическая вольница, которая только и знала, что убивать да грабить. Нет, у него армия была. И приказа Махно не исполнить – это себе смертный приговор подписать. За многое расстреливал: за грабежи, если сам не приказал, за насилие, за антисемитизм…

– Что? Он же первый евреев…

– Вот она – сила советской пропаганды! – покачал Левка головой. – Даже через пятнадцать лет суверенности пробивается. Нет, голубчик, Махно не устраивал еврейские погромы; красные – случалось; белые – тоже; а Махно – нет. Рассказывают, как-то он увидел нехороший плакат, где было про славу батьке и еврейские погромы для полного счастья. Так он что сделал? Взял, вызвал горе-художника и тут же, без объяснений… пустил в расход. А что грабили – конечно, грабили, но не по собственному желанию, а для общей кассы. Махно такие действия никаким грабежом не считал. Слово тогда было отличное – «экс», сокращение от «экспроприация». Все тогда эксами грешили: и махновцы, и красные, и эсеры, – то есть все левые. Экс – это по понятиям, а просто взял и отобрал в свой карман – бандитизм. Бандитов Махно быстро приговаривал.