Марина Федотова - Россия. Автобиография

Среди мусульманских авторов, описывавших славянские земли, наиболее известны аль-Масуди и Ибн-Фадлан. Первый, прозванный «арабским Геродотом», писал о Руси, вероятно, с чужих слов, зато второй совершенно точно побывал в Восточной Европе – в составе арабского посольства, направленного через Бухару и Хорезм в Волжскую Булгарию, где и повстречал русов. Ибн-Даст также видел русов собственными глазами; что любопытно, в своем сочинении он четко отделяет русов от славян, о чем свидетельствует, в частности, само название его книги – «Известия о хозарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и русах» .

Между страной Баджнаков и страной Славян расстояние 10 дней. В самом начале границы страны Славян находится город по имени Куяб (Киев. – Ред .). Путь в их страну идет по степям, по землям бездорожным, через ручьи и дремучие леса. Страна Славян – страна ровная и лесистая, в лесах они и живут. Они не имеют ни виноградников, ни пашен. Из дерева выделывают они род кувшинов, в которых находятся у них и ульи для пчел, и мед пчелиный сберегается. Это называется у них сидж, и один кувшин заключает в себе около 10 кружек его. Они пасут свиней наподобие овец.

Когда умирает кто-либо из них, они сжигают труп его. Женщины их, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. На следующий день по сожжении покойника отправляются на место, где оно происходило, собирают пепел и кладут его в урну, которую ставят затем на холм. Через год после смерти покойника берут кувшинов двадцать меду, иногда несколько больше, иногда несколько меньше, и несут их на холм, где собирается семейство покойного, едят, пьют и затем расходятся. Если у покойника было три жены и одна из них утверждает, что она (особенно) любила его, то приносит она к трупу его два столба и вбивают их стоймя в землю, потом кладут третий столб поперек, привязывают посреди этой перекладины веревку, становится на скамью и конец этой веревки завязывает вокруг своей шеи. Когда она так сделала, скамья принимается из-под нее и она остается повисшею, пока не задохнется и не умрет, а по смерти ее бросают в огонь, где она и сгорает.

Все они идолопоклонники. Более всего сеют они просо. Во время жатвы берут они просяные зерна в ковше, поднимают их к небу и говорят: «Господи, ты, который снабжал нас пищей (до сих пор), снабди и теперь нас ею в изобилии».

Есть у них разного рода лютни, гусли и свирели. Их свирели длиною в два локтя, лютня же их восьмиструнная. Хмельной напиток приготовляют из меда. При сжигании покойника предаются шумному веселью, выражая тем радость свою милости, оказанной ему (покойнику) Богом. Рабочего скота у них мало, а верховых лошадей имеет только один упомянутый человек (великий князь, царь). Вооружение их состоит из дротиков, щитов и копий, другого оружия не имеют.

Глава их коронуется, ему они повинуются и от приказаний его не отступают. Жилище его находится в середине страны Славян. Помянутое выше лицо, которого титулуют они «главою глав», зовется у них свият-царь; это лицо стоит выше субанеджа (жупана), который есть только его наместник. Царь этот имеет верховых лошадей, не имеет другой пищи, кроме кобыльего молока. Есть у него также прекрасные, прочные, драгоценные кольчуги. Город, в котором он живет, зовется Джарваб; в нем производится ежемесячно, в продолжение трех дней, торг. Холод в их стране бывает до того силен, что каждый из них выкапывает себе в земле род погреба, к которому приделывает деревянную остроконечную крышу наподобие (крыши) христианской церкви и на крышу накладывает земли. В такие погреба переселяются со всем семейством, и, взяв несколько дров и камней, зажигают огонь и раскаляют камни на огне докрасна. Когда же раскалятся камни до высшей степени, обливают их водой, отчего распространяется пар, нагревающий жилье до того, что снимают одежду. В таком жилье остаются до весны. Царь их объезжает их ежегодно. Если у кого из них есть дочь, то царь берет себе по одному из ее платьев в год; а если есть сын, то царь берет себе также по одному из его платьев в год. У кого нет ни сына, ни дочери, тот дает по одному из платьев жены или служанки в год. Поймает царь в государстве своем разбойника, велит или задушить его, или же отдает его под надзор кого-либо из правителей на отдаленных окраинах своих владений.

В этих сообщениях о жизненном укладе русов обнаруживается немалое сходство с теми описаниями жизни западных славян, которые встречаются у средневековых европейских хронистов – Адама Бременского, Гельмольда и других. Так что вряд ли Ибн-Даст был прав, противопоставляя русов прочим славянам; это противопоставление опровергается и схожестью культур, и лингвистическими данными .

Первая дата в истории Руси – 852 год: как рассказывается в «Повести временных лет», в этот год вступил на престол византийский император Михаил III. Восемь лет спустя (в летописи указан 866 год, но исследователи установили точную дату – 860 год) киевские князья Аскольд и Дир отправились набегом на Царьград (Константинополь) с войском численностью до 8000 человек – это был первый Аскольдов поход. Очевидно, их поход был типичным набегом викингов: пришли, ограбили, ушли; во всяком случае, в записках константинопольского патриарха Фотия встречается упоминание о том, что русы удалились от городских стен, получив выкуп. Сообщение Повести о шторме, якобы разметавшем киевский флот, ныне признано переводом отрывка из византийской хроники Георгия Амартола. В рассказе патриарха Фотия ни о каком шторме не говорится, хотя в целом Фотий весьма красноречив; вот что он сообщает о бесчинствах захватчиков и об уходе русов: «Можно было видеть младенцев, отторгаемых ими от сосцов и молока, а заодно и от жизни, и их бесхитростный гроб – о горе! – скалы, о которые они разбивались; матерей, рыдающих от горя и закалываемых рядом с новорожденными, судорожно испускающими последний вздох… Не только человеческую природу настигло их зверство, но и всех бессловесных животных, быков, лошадей, птиц и прочих, попавшихся на пути, пронзала свирепость их; бык лежал рядом с человеком, и дитя и лошадь имели могилу под одной крышей, и женщины и птицы обагрялись кровью друг друга...

О, как же все тогда расстроилось и город едва, так сказать, не был поднят на копье! Когда легко было взять его, а жителямневозможно защищаться, то очевидно, от воли неприятеля зависело – пострадать ему или не пострадать... Спасение города находилось в руках врагов и сохранение его зависело от их великодушия... Город не взят по их милости, и присоединенное к страданию бесславие от этого великодушия усиливает болезненное чувство пленения».