Николай Мальцев - Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423»

Уже через год после того, как двоюродный брат Коля перестал работать наемным пастухом и перешел на железную дорогу, он за воровство казенного имущества в составе организованной группы на три года «загремел» за тюремную решетку. После первой отсидки Коля стал официальным изгоем и завербовался на один из государственных лесоповалов. Там были условия хуже, чем в тюрьме. Какие там были условия, Коля не рассказывал, но трудолюбивый крестьянский парень, четыре года отработавший сельским пастухом, не выдержал невыносимого быта лесоповала и бежал. Появиться в родительском доме бежавшему завербованному было нельзя. Его бы тут же арестовал местный участковый и этапировал на тот же государственный лесоповал. Но ведь человеку надо жить и наполнять ежедневно желудок водой и пищей, а где ее взять, если нет возможности появиться на малой родине? У завербованного отбирали документы, и бежавший переходил на нелегальное положение странствующего человека, коего в те времена называли «бичом». «Бичи» или мигрировали в Сибирь, где работали и пьянствовали безо всяких документов, организуясь в полулегальные трудовые бригады, или объединялись в воровские сообщества и жили воровством казенного имущества. Уже после нескольких месяцев нелегальной жизни мой брат повторно «загремел» за решетку и стал вором-рецидивистом. Сколько раз он попадал за решетку, знали только он сам да его покойная мать, я его об этом никогда не расспрашивал. В период его воровской жизни встретились мы с ним только один раз. В Тамбове.

В 1971 году я, уже будучи офицером атомной подводной лодки, во время отпуска со своей женой Валей поехал в гости к ее сестре Марии Ивановне, которая имела в Тамбове двухкомнатную квартиру. На вокзале мы встретили моего двоюродного братишку Николая, который был прекрасно одет, весел и в сильном подпитии. Жена Валя сочла нужным пригласить в гости к семье своей сестры Марии и Николая. Она его знала еще по тому времени, когда он работал в нашей деревне наемным пастухом. Вечер мы провели в совместном застолье, много пили и закусывали, но расспрашивали в основном только меня о моих офицерских буднях и службе на атомных лодках. Муж Марии Серафим Андреевич тоже был большой любитель спиртного, и они с Николаем на пару быстро перебрали лишнего. Николай с восторгом смотрел на мою черную офицерскую форму с морским кортиком и белой фуражкой. Опьянев, он попросил у меня разрешения надеть офицерскую форму и посидеть в ней за столом. Как не откликнуться на просьбу брата, который с двух лет был моим старшим наставником, поводырем и охранителем? Мы не только поменялись одеждой, но и вышли с братом на центральную тамбовскую улицу Советскую. Квартира Марии Ивановны находилась по адресу: улица Советская, дом 158. И нам с братом нужно было только спуститься со второго этажа и выйти из подъезда. Мы полчаса гуляли напротив дома, и брат Николай, уже в звании и статусе вора-рецидивиста, с детским восторгом отдавал честь многочисленным курсантам летного тамбовского училища, которые первыми приветствовали его отданием чести, принимая его за настоящего морского офицера. Но я сильно рисковал, так как какой-нибудь офицерский патруль мог с двух слов разгадать под формой морского офицера крестьянского парня с начальным школьным образованием. Да к тому же вора-рецидивиста. Мы вернулись на квартиру, переоделись и продолжили отмечать встречу. Серафим и Николай запьянели, и Мария Ивановна уложила их спать. Мы с женой вернулись на вечернем пригородном поезде в родную деревню, и больше я не встречал Николая почти 30 лет, до 2000 года.

За этот период его тюремный стаж достиг 28 лет суммарного срока тюрем и лагерей. В 1995 году он освободился и, наконец, не остался в городе, а приехал в родную деревню. Его сельская жена спилась, единственный сын погиб в пьяном угаре, но оставил брату двух внучек, Марину и Галину, которые воспитывались в детском доме по причине пьянства родной матери. Брат за это время не стал патологическим вором, а полностью сохранил свои детские черты бескорыстия, великодушия и любви к окружающим его людям. Но главное, он сохранил любовь к сельскому труду и остался крестьянином. Как будто и не было этого 28-летнего суммарного стажа тюрем и лагерей. Если бы мне кто-нибудь рассказал о таком перерождении вора-рецидивиста в нормального крестьянина, я бы не поверил. Но я не рассказываю сказки и житейские небылицы, а свидетельствую о том, что видел своими глазами. Брата Николая пригласила к себе в дом на постоянное жительство разведенная крестьянка его возраста Леденева Александра Ильинична, и они в любви и согласии, непрерывно трудясь на личном огороде и выращивая невиданные урожаи картофеля, капусты, лука, моркови и других овощей, прожили до 28 января 2010 года.

25 января у брата случился инсульт. «Скорая помощь» вывезти его по снежному бездорожью в областную больницу не решилась. Инсульт развился в кровоизлияние в мозг, и брат 28 января скоропостижно скончался. В период с 2000 до 2010 года я ежегодно приезжал к брату по осени за картошкой и овощами и не переставал изумляться обстановке любви и трудолюбия, которые царили в этом деревенском доме. Как будто и не было 28-летнего периода эпизодических тюремных отсидок и лагерей. Брат неистово и без устали работал на огороде с утра до вечера, как будто он не провел 28 лет на тюремных зонах с пилой «Дружбой» в руках, а отдыхал на курортах Сочи. Еще в тюрьме он бросил курить, а выпивал только по праздникам или в период посадки и уборки урожая картофеля. Без алкогольного допинга эту тяжелую работу с помощью ручной лопаты никакому нормальному человеку выполнить невозможно. В его речи не было воровского жаргона и мата, но он без мата был интересным собеседником, который излучал оптимизм, добродушие и расположение не только ко мне, но и любому собеседнику. От зоны сохранилась только любовь к крепко заваренному чаю, но кто же из мужчин не любит крепко заваренного, ядреного чая?

Особенно меня поразило в 2005 году, что московские скупщики на грузовой «Газели» скупали у этого бывшего вора-рецидивиста картофель по три рубля за килограмм, чтобы продать его в Москве по цене от 15 рублей и выше. И Николай воспринимал это совершенно спокойно, за гроши продавая результаты своего труда и по-крестьянски радуясь, что есть деньги, чтобы купить продукты питания и дрова для длинной зимы. Брат и Александра Ильинична забрали к себе из детского дома Колиных внучек Марину и Галину и воспитывали их в своей семье до полной самостоятельности. При его жизни одна из внучек вышла замуж и родила Николаю правнука Ивана. Все эти десять лет, пока я встречался с братом, он был, несомненно, счастливым человеком. Мать Марины и Галины была жива, но сильно пила, и они при живой матери предпочитали жить у родного деда и неродной бабки. Потому, что в этом доме их не только любили, но обеспечивали их материальное благополучие до полной самостоятельности. Такую же любовь проявляли и внучки к своему деду и неродной бабке. Не каждому человеку дано в старости увидеть правнука и быть любимым и уважаемым человеком не только в кругу своей семьи, но и среди односельчан. На его похороны, несмотря на огромные непроходимые сугробы, собралось почти все взрослое и подростковое население деревни, а могилу копали сразу человек двенадцать местной молодежи. Меня никто не знал. Оставив машину на дороге, я пробрался по заснеженному кладбищу к месту захоронения и тихо спросил одного из них, зачем так много человек пригласили для рытья могилы? Он ответил, что никто никого не приглашал, а они пришли сами из уважения к умершему, который никому не делал зла, а всегда был готов помочь своим соседям конкретными делами.