Владимир Хрусталев - Романовы. Последние дни Великой династии

Говоря о системе полицейского сыска и провокаций, Бурцев отмечал: «В печати я не раз говорил, что система провокации в деле Азефа была доведена до того, что царь лишь случайно не был убит, что убийца стоял около него ближе, чем Богров к Столыпину. Ко мне всегда приставали все, – разъяснить, в чем дело. Но так как я был связан честным словом, то я никогда не раскрывал тайны. На самом деле система этой провокации, во времена Герасимова, довела до того, что царь едва не был убит. Мне Азеф говорил с упреком: “Если бы не вы, так царь был бы убит. Не сейчас, так потом, – я его хотел убить…”. Если бы я не стал разоблачать Азефа, он сам говорил, что, идя тем путем, на котором он стоял, он мог сделать цареубийство».

Как мы видим, спектр вариантов переворота был очень обширен: от бескровного устранения монарха от дел или высылки его за границу до «тени Павла I» руками заговорщиков или просто террористического акта со стороны революционеров.

Заметим, что у последних был накоплен достаточный опыт по систематическому истреблению наиболее верных приверженцев трона. Известно, что от выстрелов и бомб террористов погибают: великий князь Сергей Александрович (супруг великой княгини Елизаветы Федоровны); царские министры: Плеве, Сипягин, Боголепов и Столыпин; генерал-губернаторы и губернаторы: граф Игнатьев, Слепцов, Старынкевич, Александровский, Хвостов, главный военный прокурор Павлов, петербургский градоначальник фон Дер-Лауниц, генералы и адмиралы: Чухлин, Мин, Алиханов и многие другие. Изданная в 1907 г. «Книга Русской Скорби», в 14 томах, памятник жертвам революционного террора, содержит сведения от царских министров и губернаторов до урядников, священников и учителей. Что это?! Борьба за свободу или начало разрушения государства Российского?!

Этому валу разрушительной силы не был поставлен надежный заслон, как во времена императора Александра III. Многие царские министры служили интересам государства с опаской за свою жизнь и оглядкой на оппозицию, как бы чего не вышло. В то же время многие из них считали себя патриотами и верными сынами Отечества. Своеобразный «шкурнический интерес» таких карьеристов довольно верно подметил писатель Василий Иванович Немирович-Данченко: «Ведь и в верхах любили Россию, но странною любовью. Они любили Россию под собою, а не рядом. Им казалось, что замени их – и Отечество погибло. Ведь и Горемыкин и Штюрмер думали не иначе. Они отождествляли судьбу России со своими собственными, хотя они давно врозь. И когда, в какое время… Вот уж, именно, время великое, а люди малые и не только малые, но и недобросовестные…».

Многие «столпы Отечества» не отдавали себя отчета в критичности политической ситуации в стране, больше ища оправданий своим поступкам и действиям, чем служа интересам державы. Так, старый дипломат Е.Н. Шелькин передавал свой разговор с И.Л. Горемыкиным: «“Вы видите этот пепел, – говорил он мне, указывая на свою сигару. – Мне стоит дунуть, и он разлетится. То же представляет и пресловутая революция”. – “Однако же вы не дунули?” – спросил я его. Горемыкин, в то время уже не занимавший места председателя Совета Министров, нахмурился. “Я не раз хотел дунуть, – сказал он, – но Государь не хотел идти со мною до конца”».

Заговорщики понимали, что Николай II неуязвим среди армии, пока высшее командование остается верным присяге. Поэтому они направили все усилия, чтобы заручиться поддержкой хотя бы некоторых генералов. Однако в правящих государственных верхах считали, что они надежно контролировали ситуацию в стране. Многие считали, что в условиях военного времени широкого революционного выступления в армии невозможно. Однако не отрицалась возможность отдельных небольших заговоров. В секретных заседаниях Совета Министров 4 августа 1915 г. министр юстиции А.А. Хвостов уже говорил о поддержке А.И. Гучкова левыми кругами ввиду того, что «его считают, в случае чего, способным встать во главе батальона и отправиться в Царское Село».

В воспоминаниях А.Ф. Керенского также имеется свидетельство, что «в последнюю зиму монархии генерал Крымов, вместе с Гучковым и Терещенко, готовил дворцовый переворот».

Известно, что А.И. Гучков (основатель и лидер партии октябристов) из сторонников Николая II в годы русской революции (1905–1907 гг.) перешел позднее в наиболее непримиримую оппозицию. Недаром его имя часто упоминалось в письмах императрицы Александры Федоровны, которая еще в сентябре 1915 г. отмечала: «Все знают, что Гучков работает против нашей династии» или «Ах, если б только можно было повесить Гучкова» 233. В частности, она в письме к Николаю II от 20 сентября 1916 г. с тревогой предупреждала: «…Пожалуйста, душа моя, не давай доброму Алексееву начать играть роль с Гучковым. Родзянко и тот теперь образуют одно и стараются обойти Алексеева, притворяясь будто никто, кроме них, не может работать. Он должен заниматься исключительно войною, – остальные отвечают за то, что происходит в тылу…» 234. На следующий день, т. е. 21 сентября 1916 г. еще одно письмо с ее предостережением: «…Нужно вырвать Алексеева у Гучкова с его скверным влиянием… Родзянко, Гучков, Поливанов и компания интригуют гораздо больше, чем это наружу видно (я чувствую), для того, чтобы вырвать разные вопросы из рук министров» 235.

О «подрывной деятельности» А.И. Гучкова знали силовые органы царского правительства. Так, например, жандармский генерал А.И. Спиридович характеризовал ситуацию: «В борьбе с правительством весомую роль сыграл Гучков, который вел опасную, конспиративную работу по организации заговора против Государя среди высшего состава армии. В этом деле ему помогал Терещенко. Он с Коноваловым прикрывал революционную работу рабочей группы Военно-промышленного комитета. Рабочие не верили, конечно, ни Гучкову, ни Коновалову, но, признавая их пользу в подготовке революции, шли с ними рука об руку. В данный момент Гучков широко распространял свое письмо к генералу Алексееву, в котором он выступал против отдельных членов правительства. В нем он распространял такие тайны правительства военного времени, за оглашение которых любой военный следователь мог привлечь его к ответственности за государственную измену. И только за распространение этого письма он, Гучков, мог бы быть повешен по всем статьям закона куда более заслуженно, чем подведенный им под виселицу несчастный Мясоедов.

Штюрмер доложил Государю о происках Гучкова и о письме Гучкова к Алексееву.

Государь допросил Алексеева. Тот ответил, что он не переписывается с Гучковым. Этим дело и закончилось. Слабость правительства и генерал Алексеев спасли тогда Гучкова. Верил ли Государь в его революционную деятельность – трудно сказать. Но царица правильно оценила весь приносимый им вред и правильно считала, что его надо арестовать и привлечь к ответственности» 236.