Евгений Беркович - Банальность добра. Герои, праведники и другие люди в истории Холокоста. Заметки по еврейской истории двадцатого века

Через некоторое время охранник привел Фрица Лёвенштейна. Так Ханна выяснила то, что ей было нужно.

К подобным хитростям прибегали и другие женщины.

Их было много. Ханна Лёвенштейн вспоминала, что иногда приходилось изменять маршруты движения, чтобы не пробираться сквозь толпу протестующих. Если по утрам или ночью сюда приходило несколько сотен человек, то к вечеру, когда заканчивался рабочий день, собиралось до нескольких тысяч.

Женщины передавали для своих близких свертки с едой и необходимыми вещами. В огромным комнатах, где на полу, тесно скучившись, лежали люди, охранники то и дело выкрикивали имена заключенных, которым принесли передачу.

Вместе с Ханной на Розенштрассе бывала ее высокопоставленная сестра. И протестовала против ареста своих еврейских родственников так же, как и сотни других немецких женщин. Единственное отличие состояло в том, что Елизавета Фосберг приезжала на своем автомобиле – и это в военное время, когда весь бензин полагалось использовать только для нужд фронта! Обычно их сопровождала и мать – бабушка Ханса-Оскара.

Фрау Лёвенштейн рассказывала, что поначалу лагерь охраняли эсэсовцы с автоматами, направленными в толпу. Невозможно было избавиться от чувства страха. Но на второй или третий день одна вполне арийского вида женщина с двумя детьми на руках подошла к ним и громко сказала:

– Вы, свиньи, как вам не стыдно? Вы хотите стрелять в немецких женщин и детей вместо того, чтобы идти на фронт и защищать нас!

Ошарашенные солдаты молчали. Уже через три часа вместо них стояли обычные постовые без автоматов.

В это трудно поверить, но протесты женщин на Розенштрассе увенчались успехом: все заключенные были освобождены. Ханс-Оскар Лёвенштейн получил свидетельство об освобождении. Бланк начинался словами «Еврей/Еврейка…», после чего следовало вписать фамилию. Но Ханс-Оскар не принадлежал к этой категории, и старательный чиновник, зачеркнув первые слова на формуляре, впечатал: «Действительный еврей Лёвенштейн».

Подобная педантичность вообще свойственна немецкой бюрократии. Порой она доходила до абсурда. В 1941 году, когда Хансу-Оскару было 15 лет, еврейскую школу, где он учился, закрыли, и школьников вывезли на принудительные работы. И все время, пока этих детей не отправили в газовые камеры, гестапо выдавало их родителям денежное пособие на ребенка и оплачивало страховку от несчастного случая. А сегодня Ханс-Оскар Лёвенштейн получает небольшую пенсию по старости, так как гестапо вносило за него взносы в пенсионный фонд.

Даже списки убитых в Освенциме составлены с пресловутой немецкой педантичностью.

Освобождение евреев из лагеря на Розенштрассе – уникальный случай в истории гитлеровской Германии. Немцы впервые открыто протестовали против депортации евреев, и их протест подействовал на власти. Этому есть вполне реальное объяснение: в то время уверенность в окончательной победе у многих сильно поколебалась, и в такой обстановке нацистское руководство не хотело вызывать новые недовольства у населения. В январе 1943 года капитулировала армия Паулюса под Сталинградом, а в начале марта Берлин подвергся разрушительной бомбардировке со стороны английской авиации. И Геббельс, желавший преподнести фюреру свободный от евреев Берлин как подарок ко дню рождения, был вынужден отступить.

Получив освобождение, отец и сын Лёвенштейны вернулись на свою родную Кудамм. Но как здесь все изменилось! Их дом был объявлен «еврейским». Это означало, что Вилли Фритч и прочие жильцы-арийцы были переселены в другие места, а сюда вселили евреев со всего города. В квартире Лёвенштейнов жили теперь семь семей – всего двадцать один человек. Для площади в шестьсот квадратных метров это совсем не много, но вот беда: на огромной кухне была только одна газовая горелка, и готовить приходилось по строгому расписанию.

Но после 27 февраля квартира снова опустела: всех ее новых жильцов гестаповцы депортировали из столицы. Четырнадцать комнат были оставлены почти без всякой мебели: евреям дозволялось иметь одну кровать, один стол и один стул на семью.

Берлин был наполовину разрушен. Многие немецкие семьи лишились крова. А Фриц, Ханна и Ханс-Оскар оказались одни в четырнадцатикомнатной квартире, как несколько лет назад. Правда, тогда здесь была роскошная обстановка. А теперь все, что осталось, было заперто и запломбировано. Им запрещалось пользоваться лифтом, выходить на балкон и даже двигаться вдоль Кудамм – улицу можно было только пересекать. Нельзя было заходить туда, где были хоть какие зеленые насаждения. Если где-то росло три деревца и несколько цветочков, вход на это место для евреев был закрыт. Нельзя было ходить в лес, в бассейн, в кино, в театр, на концерт – все нельзя, нельзя, нельзя…

Освобождение из лагеря вовсе не означало спасения: многие евреи были после этого отправлены в лагеря уничтожения. Участились обыски, и за малейшее нарушение грозило жестокое наказание. Один такой случай, чуть не закончившийся трагедией, запомнился Хансу-Оскару надолго.

Эсэсовцы пришли сразу после ночной бомбардировки Берлина. Они открывали все шкафы, заглядывали под кровати. Потом один прошел на кухню. Там стоял ящик со льдом, который использовался вместо погреба. Только появившиеся тогда электрические холодильники евреям было запрещено иметь, а такой примитивный холодильный шкаф – дозволено. Каждые два дня к дому подъезжал специальный автомобиль, где продавались большие куски льда.

Эсэсовец посмотрел в ящик и увидел на дне копченую камбалу. Разумеется, есть рыбу евреям не разрешалось. Ханс-Оскар рассказывал, как эсэсовец взял рыбину двумя пальцами, словно отравленную, и бросил через всю кухню.

– Что это за свинство! – закричал он Ханне. – Вы что, не знаете, что это запрещено? Я прикажу вас всех немедленно забрать.

Но Ханна не растерялась:

– Позвольте, вы же знаете, что я арийка. Я работаю на военном предприятии, и мне нужно хорошо питаться. Эту рыбу мне принесла моя мать. Без еды я не смогу работать.

Эсэсовец несколько секунд молчал, было видно, что он переживает неприятные минуты. Наконец он сказал:

– Горе вам, если от этой рыбы вы евреям хоть что-нибудь дадите.

Не найдись Ханна вовремя с ответом, и копченая рыбка стоила бы жизни всей семье.

И все же Лёвенштейнам не удалось дожить до конца войны в своей квартире. Произошли события, в результате которых они вынуждены были скрываться, а потом оказались в концентрационном лагере.

Несмотря на все усилия гестапо, в Берлине продолжали действовать подпольные сионистские молодежные группы, которые пытались помочь оставшимся в живых евреям. Лёвенштейны как могли помогали отважным юношам и девушкам, иногда, рискуя головой, прятали их в своей квартире. Однажды подпольщики получили из Швейцарии большую сумму денег – около ста тысяч марок. Необходимо было решить, где их спрятать – держать деньги в квартире, где периодически бывают обыски, было немыслимо.