Леонид Гурченко - Славяно-русские древности в «Слове о полке Игореве» и «небесное» государство Платона

Нельзя считать, что слова укора Святослава, мысленно обращённые к Игорю и его брату Всеволоду: «Но нечестно одолесте: нечестно бо кровь поганую пролиясте», – связаны с тем, что они, якобы «звероломно» напали на половцев, захватили имущество и не пощадили их семьи. Нет! Святослав говорит, что они рано пошли на половцев одни, не создав для такого дела каолицию русских князей, пошли «себе славы искати». В то время как честное дело, по пословице, не таится. Таким образом, нечестно поступили по отношению к другим русским князьям, невежливо. В плену Игорь испытал сильнейшее «самоукорение» (раскаяние), которое Св. Отцы считают «началом спасения»: «Я по делам своим воспринял победу от повеления Твоего, Владыко Господи, а не поганская дерзость обломила силу рабов Твоих. Не жаль мне за свою злобу принять несчастья все, которые я испытал» (Ип. Лет.). Под своими злодеяниями Игорь подразумевает убийство мирных христиан во время междоусобных сражений, и ни слова о «нечестном» нападении на половцев.

Итак, исходя по-видимому из того, что цель похода была достигнута с трагическими последствиями для Русской земли, требовалась защита участников похода со стороны русской церковной иерархии, «стяжавшей в народе авторитет высшей нравственной силы», потому что в атмосфере «непрерывных междоусобных войн, правонарушений и вероломства… тот князь чувствовал себя в более твёрдом положении, права которого брали под свою защиту представители церкви и наоборот» (Карташев, 1993. С. 216), и что при этом состоялось покояние Игоря за его злодеяния в Русской земле, его возвращение обставлено вселенским ликованием, когда он едет по Киеву к храму Богородици Пирогощей, где он был, и это очевидно, прославлен вместе с другими участниками похода, князьями и дружиной. И сама «песнь» о битве Игоря с половцами заканчивается пропетой славой участникам похода. Нам предсталяется возможность показать событие церковного славословия XII в. светскому человеку в византийском храме г. Фессалоники в день памяти св. вмч. Димитрия Салунского. Единство церквей даёт право думать о сходстве обычая такого славословия. Хотя объектом славословия в данном случае был «свой эгимон» (градоначальник, сын Георгия Палеолога и Анны Дуки), но обычай этот, вероятно, мог распространяться и на других «доблестных мужей». Перед входом в храм эгимон обратился к народу с речью. «И вот, как только этот доблестный муж вступил в святой храм и обратился с молитвой к мученику, народ начал по обычаю славословить своего эгемона». Далее описаны особо торжественные обряды, подобающие этому дню, и «поистине ангельское пение» мужского и женского хоров, принимавших участие в прославлении мученика («Тимарион». X. 1986. С. 34).

Перевод Л. А. Гурченко.

Если «сребрено стружие», трофей Игоря – копье и «стружие» Всеслава – тоже копье, тогда это «копье из серебра» Митры, копье русских князей как охранителей порядка, судей над всеми людьми.

О такой практике, существовавшей в Византии, сообщает Анна Комнина в «Алексиаде».

В Ипатьевской летописи и Киево-Печерском патерике обозначен 6690 (1182) г. «неправильно, так как содержание этой статьи относится к 6691 (1183/4) мартовскому году» (Бережков, 1963. С. 201).

Это мнение высказано С.А. Высоцким, исследователем киевских граффити XI–XVII вв., в личной беседе в 1990 г. в Киеве.

Успенская церковь была освящена в 1089 г. Однако современные исследователи установили, что южная стена и барабан сложены в технике XII–XIII вв. (время Василия. – Л.Г.). Очевидно переложены. Существует мнение, что и на Щековице церковь построена Василием (Раппопорт, 1982. С. 2; см. также о церкви на Щековице).

Практика традиционного сакрального искусства средневековых строителей, кроме всего прочего, предполагает ещё и истинное знание соответствующих традиционных наук (Генон, 1991. С. 55, Примечание № 1).