Леонид Гурченко - Славяно-русские древности в «Слове о полке Игореве» и «небесное» государство Платона

И с вами не вижу
власти сильного, и богатого,
многовойского брата моего Яро́слава
с черниговскими бы́лями, с могу́тами,
и та́транами и с ше́льбирами,
и с топча́ками, и с реву́гами,
и с о́льберами, —
ибо те без щитов, лишь с кинжалами,
криком полки побеждают,
звеняще в прадедову славу.

Но сказали: «Потрудимся мы сами,
прошлую славу сами похитим,
а будущей сами поделимся». —

А что диво ли, братья,
старому омолодиться?
Если сокол с птенцами бывает,
высоко птиц взбивает,
не даст гнезда своего в обиду». —

«Но вот зло, князь, минула помощь,
изнанкой наши дни обернулись,
вот у Рим кричат
под саблями половецкими,
а Владимир под ранами,
печаль и тоска сыну Глебову». —

«Великий князь Всеволод!
не мыслию тут прилететь бы издалеча
отча злата стола поблюсти, —
ты ведь можешь Волгу веслами разбрызгать,
а Дон шлемами вычерпать,
если бы ты был,
то была бы раба по нога́те,
а раб лишь по ре́зане;
ты ведь можешь и по́суху
живыми огнемётами стрелять —
удалыми сынами Глебовыми.
Ты, буй Рюрик и Давид!
не ваши ли злачеными шлемами <���блеща>
по <���рекам> крови плавали?
Не ваша ли храбрая дружина
рыкают будто туры,
ранены саблями калеными
на́ поле враждебном?
Вступите, властелины, в златой стремень
за обиду сего времени.

Припев. За́ землю Русскую, за раны Игоревы,
буйного Свято́славлича!

Галицкий Осмо́мысл Яро́слав!
высоко сидишь ты
на своем златокованном столе,
подпер горы Угорские
своими железными полками,
заступив королю путь,
затворил к Дунаю ворота,
меча́ бремена́ чрез о́блаки,
суды рядя до́ Дуная.

Грозы твои по землям текут,
отворяешь Киеву ворота,
стреляешь с отчего златого стола
султанов за землями,
стреляй, повелитель, Кончá́ка,
безбожного раба.

Припев. За́ землю Русскую, за раны Игоревы,
буйного Свято́славлича!

И ты, буй Роман и Мсти́слав!
храбрая мысль носит ваш ум на дело,
высоко плаваете на дело, буйствуя,
точно сокол на ветрах ширяяся,
стремясь птицу в буйстве одолеть.

Так, у ваших железные оплечья
под шлемами латинскими;
от них грохнула земля, и многие страны —
литва, ятвяги, деремела и половцы, —
су́лицы свои повергли,
а главы свои подклонили
под те ли мечи священные». —

«Но теперь, князь,
Игорю померк солнца свет,
и Древо не добром листья срони́ло:
по́ Роси, по́ Суле города поделили,
а Игорева храброго полку не воскресить.
Дон все-таки, князь, кличет,
и зовёт князей на победу,
О́льговичи, храбрые князья, доспели на брань». —

«Ингварь и Всеволод, и все три Мсти́славича!
не худа гнезда шестикрыльцы,
не победными жребиями
себе земли расхитили,
где ваши златые шлемы
и су́лицы ляшские и щиты?!
Загородите Полю ворота
своими острыми стрелами.

Припев. За́ землю Русскую, за раны Игоревы,
буйного Свято́славлича».

Теперь же Су́ла
не течёт сребряными струями
к граду Перея́словлю,
и Двина бо́лотом течет
к оным грозным полочанам
под криком безбожных.

Один же Изя́слав,
сын Васи́льков,
позвонил своими острыми мечами
о шлемы литовские;
загубил славу
деду своему Все́славу, —

И сам под червонными щитами,
на кровавой траве,
загублен литовскими мечами;
и захотел на кровать он, сказав:
«Дружину твою, князь,
птиц крылья приодели,
а звери кровь полизали».

Не было тут брата Бряче́слава,
ни другого – Всеволода;
один же изронил жемчужную душу
из храброго тела чрез злато ожерелие;
уныли голоса, поникло веселие,
трубы трубят городенские.

Яро́славичи и все внуки Все́слава,
теперь понизьте стяги свои,
вонзите свои мечи безумные;
теперь ведь выскочили из дедовой славы,
ведь вы своими крамолами
начали наваживать
язычников на землю Русскую,
на власть Все́славлю.
Какое же было бы насилие
о́т земли Половецой?

На седьмом веке Тро́яна
Бросил Все́слав жребий
на девицу ему любу;
тот лукавством <���трех> подперся наконец,
и ско́чил к граду Киеву,
и коснулся скипетром
злата стола киевского.

Ско́чил от них лютым зверем
в полночи из Бела-града,
завесившись синей мглой.
Ранее возник ратью злой,
отворил ворота Нову-граду,
расшиб славу Яро́славу,
ско́чил волком до Немиги с Дудуток.

На Немиге
снопы стелют головами,
молотят
цепами священными,
на токе жизнь кладут,
веют душу от тела.

Немиги
кровавые берега
не благом же были
посеяны,
посеяны костьми
русских сынов.

Все́слав князь людям судил,
князьям грады рядил,
и сам в ночь волком рыскивал,
из Киева дорыскивал
до князя Тмуторокани,
великому Хорсу
волком путь перерыскивал.

Тому в Полотске
позвонят ли заутреннюю рано
у Святой Софии в ко́локолы,
а он в Киеве звон слышал.
Хоть и сильная душа
в дерзком теле,
но часто от бед страдала.

Тому славный Боян
и впервой припевку,
сильный ум, сказал:
«Ни хитрому, ни проворному,
ни птице проворной,
суда Божьего
не миновать». —

О! стонать же
Русской земле,
помянувши прежнюю пору
и прежних князей, —
того старого Владимира
не удержать было на горах киевских.

Потому ныне стали стяги Рюриковы,
а другие Давидовы,
но порознь им знамёна вьются,
копья поют на Дунае.

Яро́славнин глас [ «стена»] слышит —
<���Богородица Пирогощая> —
кукушкой чужою рано кличет:
«Полечу, речет, кукушкою по Дунаю,
омочу бобровый рукав в Ка́яле реке,
утру князю кровавые его раны
на могучем его теле».

Яро́славна рано молит
в Путивле на забрале, так глаголя:
«О ветер-ветрило!
зачем, повелитель, так сильно веешь?
зачем носишь ты бесовские стрелы
на своих нескорбных крыьях
на моего воя войско?
мало ли было вверху
под о́блаками веять,
колышучи корабли на Синем море?
зачем, повелитель,
мое веселие по ковылию развеял»?

Яро́славна рано молит
в Путивле городе на забрале, глаголя:
«О Днепр Словутич!
ты пробил как есть каменные горы
сквозь землю Половецкую,
ты колыхал как есть на себе
Свято́слава на́сады до полку Кобя́кова,
восколышь, повелитель, моего воя ко мне,
чтобы не слала к нему слез на море рано».