Александр Нечволодов - Сказания о Русской земле. Книга 4

Вообще, «с делом Сильвестра и Адашева было связано много судебных разбирательств, – говорит польский писатель Валишевский, [5] Сочинения г. Валишевского по русской истории благодаря его сравнительно большой осведомленности и живости изложения имеют у нас довольно многочисленный круг читателей; к сожалению, этот писатель делает нередко злобные выпады, направленные против самых дорогих понятий и чувств русских людей, а также и против православия. Так, про геройскую оборону русскими Смоленска во время осады его поляками он считает возможным сказать следующую нелепость: «Вместо мощей преподобного Сергия и преподобного Никона у осажденных были не менее чудотворные иконы, которые они вешали в наказание вниз головой, если счастье покидало их знамена» и тому подобное. – и те достоверные письменные памятники, которые относятся к ним, решительно не говорят ни о пытках, ни о казнях».

Казни, вследствие которых потомство назвало Иоанна Грозным, начались, по всем данным, позднее, причем им подвергались далеко не все виновные. Так, в 1561 году с князя Василия Михайловича Глинского, который «проступил», то есть, очевидно, хотел бежать в Литву, было лишь взято письменное обещание не отъезжать.

Такое же обещание не отъезжать было взято в 1562 году с князя Ивана Димитриевича Вельского, за подписью 29 человек, за коих поручилось еще 120 лиц; несмотря на это, в том же 1562 году князь Иван Димитриевич Вельский снова бил челом государю, что «преступил крестное целование и забыл жалованье Государя своего, изменил, с королем Сигизмундом-Августом ссылался»; эту новую его измену Иоанн опять простил ему. В 1563 году был изобличен в желании бежать в Литву князь Александр Иванович Воротынский, и с него тоже была только взята поручная грамота; такая же запись была взята в 1564 году и с Ивана Васильевича Шереметева, которого долго затем никто не трогал; впоследствии же он постригся в Кирилло-Белозерском монастыре и жил там с большой роскошью. Затем князь Михаил Воротынский, носивший, как мы помним, звание слуги государя, был сослан с семейством на Белоозеро, надо думать, также не за малую вину, причем с ним обращались там с большим береженьем; так, в конце 1564 года царские пристава, отправленные с Воротынскими, писали, что в прошлом году не дослано было ссыльным 2 осетров свежих, 2 севрюг свежих, полпуда ягод винных, полпуда изюму, 3 ведер слив – и все это велено было дослать; сам же князь Михаил бил челом, что ему не прислали государева жалованья: ведра романеи, ведра рейнского вина, ведра бастру, 200 лимонов, 10 гривенок перцу, гривенки шафрану, 2 гривенок гвоздики, пуда воску, 2 труб левашных и 5 лососей свежих; деньгами шло князю, княгине и княжне 50 рублей в год; людям их, которых было 12 человек, 48 рублей 27 алтын. Таким образом, Иоанн, указывая в своем письме Курбскому, что он лишь постепенно перешел от опал к казням, говорил чистую правду; последнее он и сам высказывал Курбскому, отвечая на обвинение в оболгании подданных в измене: «Если уж я облыгаю, то от кого же другого ждать правды? Для чего я стану облыгать? Из желания ли власти подданных своих, или рубища их худого, или мне пришла охота есть их?»

Что измена действительно постоянно царила среди бояр, об этом определенно свидетельствуют иностранцы, посещавшие в те времена Московское государство. Так, англичанин Горсей говорит, что если бы Иоанн «не держал правления в жестких и суровых руках, то он не жил бы так долго; против него постоянно составлялись коварные, предательские заговоры, но он всегда открывал их». Доверенный же человек короля Сигизмунда-Августа, употреблявшего все меры, чтобы склонять наших бояр к измене, писал ему в своем донесении, что без суровых казней «Иоанн не мог бы удержаться на престоле».

Мы видели, что уже Иоанн III должен был рубить головы виновным боярам за их «высокоумие»; то же делал и отец Грозного – Василий, человек, в общем доброжелательный и мягкий; во времена же сына Василия борьба старых удельных притязаний с царскою властью обострилась роковым образом до крайности как вследствие страстности самого Иоанна, так и вследствие действительной крамолы и измены, гнездившейся в боярской среде.

В борьбе этой Иоанн все время неуклонно шел по начертанному его предками пути – собирать воедино Русскую землю под сильною рукою московского самодержавного государя, отвечая этим прямому желанию всей земли; но, конечно, эта борьба была ему весьма тяжела и крайне пагубно отзывалась на его здоровье, по-видимому, и без того некрепком; вот почему, неустанно ведя ее и считая своим долгом бороться до конца с боярской крамолой, он все более и более стал вносить в эту борьбу свою болезненную раздражительность и перехватывать, так сказать, через край, доходя иногда до неистовств, граничивших с безумием.

Тоска и одиночество, охватившие Иоанна после смерти Анастасии Романовны, и все усиливающееся раздражение от борьбы с боярами заставляли его, конечно, искать утешения в усиленной молитве, так как он был, как мы знаем, человеком глубоко верующим. К сожалению, однако, одной молитвы оказалось недостаточно для его болезненно-страстной природы, и он стал, чтобы найти забвение, прибегать и к разгулу; настойчивые же его попытки найти потерянное семейное счастье в новых браках окончились все неудачно.

В 1560 году по совету митрополита и бояр Иоанн решил просить руки одной из сестер польского короля. В наказе послу, отправленному с этою целью, говорилось: «Будучи дорогою до Вильны, разузнавать накрепко про сестер королевских, сколько им лет, каковы ростом, как тельны, какова которая обычаем и которая лучше? Которая из них будет лучше, о той ему именно и говорить королю». Лучшей оказалась младшая – Екатерина, но Сигизмунд-Август задумал в это время, как мы уже говорили, начать против нас войну из-за Ливонии, и Екатерина была выдана замуж за сына Густава-Вазы – шведского королевича Иоганна. В следующем 1561 году государь женился на дочери черкасского князя Темрюка, Марии, женщине красивой, но чуждой всему русскому, дикой и мстительной; конечно, она не могла действовать умиротворяющим образом на своего супруга, и он к ней скоро охладел. Так же несчастны были, как мы увидим, и его последующие браки.

К сожалению, до нас не дошло ни одного достоверного изображения Иоанна, но сохранилось несколько описаний его внешности, относящихся к рассматриваемому времени и составленных как русскими, так и иностранцами. Англичанин Горсей писал, что «великий князь всея Руси Иван Васильевич был красив собою, одарен большим умом, блестящими дарованиями, привлекательностью, одним словом, был создан для управления таким огромным государством».