Александр Нечволодов - Сказания о Русской земле. Книга 4

Князь же Катырев-Ростовский говорит, что Иоанн имел серые глаза и длинный нос, «возрастом велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широкы, мышцы толсты; муж чюднаго разсуждения, в науке книжнаго поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен. На рабы своя, от Бога данныя ему, жетокосерд велми, и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим; множество народу от мала и до велика при царстве своем погуби, и многая грады свои поплени, и многая святительския чины заточи и смертию немилостивою погуби, и иная многая содея над рабы своими… Той же Царь Иван многая благая сотвори, воинство велми любяше и требующая ими от сокровища своего неоскудно подаваше».

По мнению англичанина Дженкинсона, высказанному в 1557 году, ни один христианский властитель не был одновременно и так страшен своим подданным, и так любим ими – как Иоанн.

В том же духе высказывался про Иоанна и венецианский посол Фоскарини, хваля его твердое правосудие, основанное на простых и мудрых законах, приветливость, разнообразие познаний и отличное устройство русских войск.

Два последних приведенных мнения иностранцев об Иоанне ясно показывают, что его общительный и приветливый нрав стал изменяться только под влиянием неустанной борьбы с боярским засильем и изменой; при этом, по всем отзывам современников, несмотря на приступы исступленного ожесточения, которые им порой овладевали, он до конца жизни сохранил крайнюю доступность для всех, стремленье самолично вникать во все дела, большую любознательность и особое пристрастие вести споры с приезжими лютеранами и католиками о вере, причем в спорах этих обнаруживал и свою обширную образованность, и свой острый и гибкий, немного насмешливый, чисто великорусский ум.

Таков был царь Иоанн Грозный во вторую половину своей жизни.

Непрекращавшиеся измены бояр раздражали его все более и более; несмотря на клятвенные записи за поручительством многих лиц, бегство московских людей в Литву продолжалось. Так, туда убежали, привлеченные Сигизмундом-Августом, два князя черкасских, а затем и известный князь Димитрий Вишневецкии, бывший Каневский староста и перешедший, как мы помним, в Москву на службу. «Притек он к нашему государю, как собака, и утек, как собака, а государю нашему и земле нашей от этого нет никакого убытка», – приказывал Иоанн говорить про него своему гонцу в Литве, если его спросят о Вишневецком.

Наконец в 1564 году Иоанн испытал сильнейшее потрясение, получив весть, что его воевода князь Андрей Курбский, посланный в Ливонию, также бежал в Литву, с каковой державой мы, как увидим, были в это время уже в войне, причем стал вслед за тем водить польско-литовские войска против нас.

Мало того, не довольствуясь своей изменой, Курбский начал писать Иоанну глубоко оскорбительные письма, на которые не утерпел не отвечать страшно возмущенный ими царь. Эта переписка между двумя образованнейшими русскими людьми XVI века, уже частью приведенная нами, чрезвычайно любопытна и открывает нам, несмотря на многие темные места, в чем именно состояло противоречие во взглядах царя и его бояр, противоречие, приведшее Иоанна к столь ожесточенной борьбе с ними.

Князь Андрей Михайлович Курбский происходил из ярославских князей, прямых потомков Владимира Мономаха. Будучи одних лет с Иоанном, он был очень любим им и послан, как мы помним, в 1559 году воеводой в Ливонию с замечательно ласковым царским словом при расставании. Удаление Сильвестра и Адашева, с которыми Курбский был чрезвычайно близок, заставило его опасаться и за свою будущность, особенно после того, как он понес в 1562 году по своей вине поражение при Невеле от литовцев и его постигла, вероятно за это, опала Иоанна, выразившаяся, по-видимому, в отобрании части его имения. Тогда вместо того, чтобы, как надлежит доброму царскому слуге, терпеливо снести наказание, им заслуженное, Курбский решил изменить Иоанну и Родине. Он завел какие-то подозрительные сношения со шведами, а затем и с бывшим с нами в войне Сигизмундом-Августом при посредстве литовского гетмана Николая Радзивилла Рыжего и подканцлера Евстафия Воловича.

Сигизмунд-Август считал делом чрезвычайной важности переход Курбского на свою сторону; понимая это, Курбский со своей стороны выговорил себе очень почетное и обеспеченное положение в Литве и согласился на предложение короля только после того, когда тот заставил присягнуть своих радных панов, что все требования Курбского по вознаграждении его будут выполнены. Тогда, оставя свою жену и малолетнего сына на произвол разгневанного государя, Курбский тайно покинул вверенные ему войска и перебрался в Польшу; здесь он сейчас же получил в начальствование один из отрядов, действовавших против нас, и стал всячески побуждать Сигизмунда-Августа вести войну против Иоанна с возможно большим ожесточением. Таким образом, поступок Курбского был во всех отношениях глубоко обдуманной и тщательно заранее подготовленной изменой, ничем не оправдываемой.

Однако далеко не так смотрел сам Курбский на свой поступок, что ясно видно из его писем к Иоанну, где он вполне оправдывает себя и поносит самым непристойным образом как государя, так и его покойную мать. Общепринято думать, что Курбский послал свое первое письмо к Иоанну с верным своим слугою Василием Шибановым, причем Грозный царь, читая это письмо, в бешенстве воткнул свой жезл в ногу Шибанова, а затем отправил его на пытку. Но в действительности, по-видимому, этого не было, так как Шибанов не бежал в Литву со своим господином, а был схвачен в Москве; когда же его пытали с целью узнать про измену Курбского, то он отзывался о нем так, как подобает доброму и верному слуге говорить о своем господине, и это поведение Шибанова заслужило полное одобрение со стороны Иоанна.

Курбский в своих письмах, дерзких и грубых, возводит на Иоанна обвинение во всевозможных жестокостях, причем многие из этих обвинений были в действительности ложными, настаивает на благотворном действии боярского совета и оправдывает свою измену старинным боярским правом отъезда, потерявшим, очевидно, в его время всякий смысл. Затем Курбскому крайне не нравится новый титул царя, принятый Иоанном, и он насмешливо называет его «прегордым и Царским величеством»; не нравится также ему и то, что Иоанн приблизил к себе дьяков, «преимущественно из поповичей, или из простого всенародья», причем двум из них, как мы помним, Выродскому и Ржевскому, государь поручал даже воинские отряды. Сам Курбский высоко ставил свое происхождение и пытался в Польше величаться князем Ярославским.