Зарема Ибрагимова - Царское прошлое чеченцев. Власть и общество

Изучение истории Российской империи за границей имеет достаточно давние традиции и значительные достижения. Однако, в настоящее время вырос научный уровень зарубежных работ, и связано это, прежде всего, с более широким, чем прежде, использованием архивных материалов не только центральных, но и местных архивов, и новыми методологическими подходами исследователей 383. Определяющая роль в разработке методов изучения национального опыта на российском материале принадлежит Ричарду Уортману и Марку фон Хагену. Ими был разработан новый курс по истории империи и нации в России и Советском Союзе («Empire аnd Nation in Russian and Soviet History»), включенный с 1999 года в учебную программу Колумбийского университета. Следует согласиться с М. Фон Хагеном и Р. Уортманом в том, что и российские, и американские историки – слависты оказались мало подготовленными предшествующим развитием историографии и господствовавшей в науках парадигмой модернизации к столкновению с проблемой империй, национализма и многонациональности России 384.

Проблемы, поднятые в книге А.Э. Каррера, входят в число наиболее актуальных для геополитики ближайших десятилетий. Автор начинает свою работу с теоретической части, выясняя, что значит слово «империя» и какова его история. Автор справедливо замечает, что Российская империя – одна из самых обширных и долговечных в истории, поэтому изучение ее длительного исторического пути и успеха «стойкости» – наиболее интересны для исследователя. Интерес к истории Российской империи выявляется и на государственном уровне, так издание монографии А.Э. Каррера было осуществлено при поддержке Национального центра книги Министерства культуры Франции 385. Книга Доминика Ливена, лектора Лондонской школы экономики и потомка русских офицеров, позволяет прочесть российскую историю в общем контексте судьбы империй. Особый интерес представляет предпринятая Ливеном попытка проследить распад империи и его эффекты в длительной перспективе. Сравнительно – исторический подход автора к сложной теме империй, сплав научной дистанцированности и эмоциональной привязанности автора к стране своих предков придает книге особую привлекательность. В своем исследовании Д. Ливен опирается на обширный исторический материал и им освоено множество источников. Основная цель этой книги – уложить историю России в международный контекст. По мнению Доминика Ливена русские, в отличие от многих других народов, не стали безропотным объектом приложения западноевропейской и американской мощи. С безграничной храбростью, упорством и самопожертвованием они сражались за свою особую, независимую нишу в современном мире 386. Д. Ливен, осознавая неоднозначность своего труда, сделал следующее примечание для своего читателя: «Страшно подумать, – пишет он, – у скольких людей эта книга вызовет раздражение. При таком объеме в ней неминуемо отыщутся фактические ошибки, которыми не преминут воспользоваться рьяные критики. В панораме такого масштаба легко упустить какие – то нюансы и тонкости. Еще проще будет обвинить автора в том, что он оставил без внимания или неполно осветил какие – то важные аспекты этой необъятной темы. Временами книга задевает больные места в истории…. Что тоже не добавит ей друзей. Ученые не всегда терпимы к мнениям своих коллег: если речь заходит о чужих методиках, они могут превратиться в «настоящих тигров» 387.

Зарубежные авторы часто прибегают к сравнительно – историческому методу изложения материала и часть в этом ключе рассматривают процессы колонизации в российской истории и аналогичные процессы в американской истории. Практически всегда сравнение завершается выводом о большей терпимости, толерантности и готовности к диалогу русских людей и других народов 388. В очерке «Покорение Кавказа» в фундаментальной американской энциклопедии российской истории содержится утверждение, что присоединение региона в чем-то сравнимо с борьбой «белых людей» с индейцами при освоении западных районов американского континента. Американский историк Роберт Хьюсен в энциклопедической статье подчеркивал исключительно уважительное отношение русских к лидеру движения сопротивления на Северном Кавказе – имаму Шамилю 389. Американский историк Марк фон Хаген анализирует в своих работах разнообразные причины, вызвавшие в последнее десятилетие рост интереса к проблематике имперской истории вообще и к Российской империи в частности. Ученый пишет о необходимости компаративистского подхода и подчеркивает, что наряду с необходимостью сравнивать Российскую империю с другими империями едва ли не более важно уметь сопоставлять взаимоотношения империи с разнообразными подвластными ей сообществами, выделенными по религиозному, сословному или же этнолингвистическому принципу. Эти идеи нашли в последние годы широкий отклик среди историков и в России и за рубежом 390.

Во многом, вследствие взаимодействия с российскими историками, работающими в направлении понятия «контактных зон», появилась работа американского историка Томаса Баррета о терских казаках. В ней автор выступил против восприятия границ России и Северного Кавказа как постоянной и исключительной линии фронта, по разным сторонам которой историки разводят горцев и казаков. Томас Баррет считает необходимым видеть движение народов, появление селений и общин, преобразование ландшафта, а главное – взаимодействие соседних народов в повседневной жизни 391. Очень большой интерес западных издателей вызывает история казачества, сыгравшего выдающуюся роль в формировании и защите Российской империи, сословия, принявшего на себя, по словам историка Корнилова, роль «живой изгороди» государства. Этимология слова «казак» в западных работах по версии зарубежных изданий, означает, «свободные люди», «авантюристы», «любители приключений», «участники бандитских отрядов», «грабители» (free men, adventure, freebooters, vagrants). Среди образных оценок этого сословия и этносоциальной группы самые популярные в западных изданиях – «русские сорви – головы», «русские янычары», «шакалы» и т. д. 392.

Историей российской колонизацией на Кавказе и в Средней Азии занимался Калпан Сани. Он много внимания уделял в своих работах имперской политики России 393. В монографии Роберта Джераси исследуется одна из наиболее актуальных для американской историографии проблем истории России XIX – начала XX в.: осознание современниками этнического многообразия Российской империи и предпринимавшиеся в этот период меры по ассимиляции нерусских народов 394.

Работа Томаса Барретта «Линии неопределённости: северокавказский «фронтир» России» предлагает больше исследовать сотрудничество и содружество народов на Северном Кавказе. В основе работы лежат труды дореволюционных и советских историков, опубликованные этнографические и статистические материалы 395. Автор доказывает, что российское продвижение через Северный Кавказ было чем-то большим, чем просто завоевание, и включало в себя внутреннюю и внешнюю миграцию населения, образование новых отношений. Барретт является специалистом в двух относительно новых областях исторической науке, известных как история окружающей среды и история «фронтира» (приграничной зоны). История окружающей среды особенно важна для понимания своеобразия зоны «фронтира», где переселенцы пытались построить новое сообщество в незнакомой экологической обстановке. В рамках «истории фронтира» исследователь рассматривает, так называемый, «пограничный обмен», куда входит торговля и другие экономические отношения между русскими и местными народностями 396. В своих исследованиях Кавказа и Средней Азии Томас Баррет и Натаниэль Найт показали, что намечавшиеся программы этнической ассимиляции часто шли ко дну из-за этнических предрассудков, отсутствия взаимопонимания между разными культурами и практических трудностей, прежде всего нехватки денежных средств на образование и культурное развитие. В целом американские исследователи сегодня сходятся во мнении, что Российская империя не была в состоянии проводить по-настоящему активную национальную политику 397.