Лев Исаков - Баснословия и разыскания о начале Руси. (монологии еретика)

В целом договор заключался от имени трёхчленной социальной структуры: Великого Князя Русского, Его бояр, Всех Людей Русской земли, при внешней привлекательности свидетельствовавшей, что идёт процесс «опускания верхов в низы»; родоплеменной аристократии в служилую знать, принижение младших ветвей династии относительно старшей, младших сыновей великокняжеской семьи относительно старшего сына-наследника, который уже выше по статусу и своих дядей и матери. Необычно на этом фоне относительно высокое положение женщин, не только княгиня Ольга, но и какая-то Предслава, и безымянная «жена Улеба» имеют собственных послов. В то же время состав посольства, наличие массы делений, автономных и индивидуальных представительств, всех этих частных крючков и ответвлений свидетельствует, что заявленная централизующая модель в достаточной мере декларация, нежели достигнутое состояние.

В перечне имён послов, записанных на слух византийскими чиновниками-греками, скорее всего хорошо квалифицированными в отношении славян, но столкнувшихся впервые с русским именным разнотравьем можно и должно предполагать немалое число ошибок, фонетических, грамматических и даже смысловых, но в то же время вряд ли в составе посольства был «Улеб от Володислава», безымянная жена которого была представлена в нём собственным послом. Можно предполагать, что в перечне послов утрачен фрагмент «ХУZ от Улеба», к которому парой является «Шихберн Сфандр от жены Улеба». Т.е. в договоре начинают проступать два владетеля Володислав и Улеб, к ним же можно отнести Предславу – три субъекта внутренней ситуации на Руси, которые не документированы в каком-либо родстве с Игорем, великокняжеской семьёй, или великокняжеским родом… Впрочем, эти поиски жене мужа имеют уже второстепенное значение: два субъекта договора, представленные собственными послами, Володислав и Предслава, т.е. обладающие некоторой долей даже внешнеполитической суверенности хотя бы на уровне соблюдения традиции, налицо. Начинает интриговать другое: Володислав и Предслава вполне очевидные славянские статусные имясловия, т.е. появляется некоторая уверенность в наличии местных славянских династических линий; а если прибавить к ним Святослава, то очевиден и процесс нарастающего развития и укрепления автохтонной династической традиции. Вполне очевидно, что имясловия Игорь – Ольга построены на совершенно других принципах нежели Володислав – Предслава, в то же время носители этих титульных имён скорее всего принадлежат к их, и даже возможно к предыдущему поколению, т.е. протоколирование социального статуса именным идентификатором в их случае не связано с семейной ситуацией смены типа имясловия Игорь на Святослав в великокняжеской семье, оно не следовало, а опережало её. Представляется, что в данном случае налицо прямое распостранение – заимствование западно – славянской социальной практики, где статусное имясловие на «…слав», «…полк» утвердилось уже к 9 веку, да и на «…мир», если принять во внимание «МойМИРА» Моравского, откуда так близко и до русских «ВладиМИРОВ»; при этом оно шло через голову великокняжеского двора; а учитывая имена племянников Слуды и Прастен Акун /возможно христианин/,в определённой степени и вне великокняжеского рода, объективно становясь формой объявления и утверждения родо-племенных и территориальных династий в качестве субъектов феодального общества, притязаний на федератное «княжение» в нём.

В прикладной части договора ещё раз подтверждён статусный ранг Древнерусских градов-столов: «…сперва те, кто от города Киева, затем из Чернигова, и из Переяславля, и из прочих городов», начисто отметая претензии Новгорода на какое-то особое положение – заявляемый РЮРИКОВИЧЕМ Игорь никаких привязанностей и пристрастий к Северо-Западу не демонстрирует, Новгорода просто не замечает – видит только «словен».

Картину очень сложного состояния русского общества рисуют статьи договора о гаранте его нерушимости в лице высшей силы, необходимо касающиеся идеологической основы правосознания субъектов.

Зафиксированное в тексте свидетельство русской стороны: «Мы же, те из нас, кто крещён, в соборной церкви клялись церковью святого Ильи в предлежании честного креста и хартии этой соблюдать всё, что в ней написано, и не нарушать из неё ничего… А некрещеные русские кладут свои щиты и обнажённые мечи, обручи и иное оружие, чтобы поклясться, что всё, что написано в хартии этой, будет соблюдаться Игорем, и всеми боярами, и всеми людьми Русской страны во все будущие годы и всегда», – указывает, что христианизация Руси достигла уровня узаконенного Двоеверия в обществе и едва ли не проникла в великокняжескую семью. Принимая во внимание, что несторианство процветало в степи от Китая до Крыма в 6—9 веках, арианство у готов проповедовалось с 4 века и сохранилось в Крыму до 12-го, было бы странно, если бы они не коснулись Руси уже в 6—7 веке, значительно раньше крещения Аскольда-Николая. Впрочем, что теоретизировать, историки русского православия тихонько признают, что Владимирово христианство имело ИЗРЯДНЫЙ НЕКАНОНИЧЕСКИЙ арианский оттенок. Материально существенно другое, христианская часть дружины Игоря принесла присягу в СОБОРНОЙ церкви Св. Ильи, т.е. в храме, где богослужение совершается ВЫСШИМ ДУХОВНЫМ ЛИЦОМ В РАНГЕ ОТ ЕПИСКОПА ДО ПАТРИАРХА. Можно вполне усомниться летописному объяснению этого обстоятельства: «то была соборная церковь, так как много было христиан-варягов». Такое мощное идеологическое гнездо могло оформиться только за многие десятилетия распостранения вероучения в широкой городской массе. Вот любопытно, было ли это как-то связано с «русской епархией» Константинопольского патриархата 866 года, переставшей упоминаться в списках после 895 года; или процесс развивался самостоятельно, на иной основе, возможно несторианской или арианской?

ВПРОЧЕМ,945-й год вообще резко выделен тем, что ему посвящены целых две статьи: сразу по концу текста договора следует почти стандартное окончание-эпилог, дословно повторяющий статью 907 года: «Игорь же начал княжить в Киеве, мир имея ко всем странам», но который сразу превращается в пролог: «И пришла осень, и стал он замышлять пойти на древлян, желая взять с них еще большую дань».

Последнее нельзя оценить иначе, как экстраординарная кара за какие-то прегрешения: размер дани всегда фиксируется с первых сообщений летописания: Олег назначает северянам лёгкую дань «меньше хазарской», велит радимичам платить «столько же», как и хазарам… Отсутствие древлян, мощного, второго после полян, территориально-племенного союза-объединения Южной Руси в списке участников похода 944 года наводит на подозрение, что непосредственным поводом к конфликту послужило возмущение плачевными итогами похода 941 года с гибелью всех земских ополчений; и отказ от участия в более чем сомнительной военной акции 944-го – истоки же следует искать в постоянном соперничестве Искоростеня с Киевом. В редчайшее исключение летопись без всяких недомолвок титулует предводителя древлян Мала КНЯЗЕМ. Историки почему-то зациклились на «деревянной» летописной версии этнонима «древляне – живущие в деревах» и совершенно не слышат её «стариковской» ноты «древние/древле (искони) – живущие», что несомненно ближе к истине самосознания этноса. Вечное: Отцы и Дети…