Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Критическим вопросом было будущее короны Священной Римской империи, которая сделалась предметом уже религиозного, а не просто стратегического соперничества. Наиболее вероятный кандидат Габсбургов, Фердинанд Штирийский, был неприемлем для протестантов. Иезуитское воспитание Фердинанда и его стремление к неограниченной власти представляли прямую угрозу лютеранам и кальвинистам среди князей. Поэтому наиболее радикальные среди них предлагали устранить эту опасность путем избрания императора-протестанта. [81] Heinz Duchhardt, Protestantisches Kaisertum und altes Reich. Die Diskussion über die Konfession des Kaisers in Politik, Publizistik und Staatsrecht (Wiesbaden, 1977), pp. 326–30. Разумеется, такая кандидатура была равно неприемлема для австрийских Габсбургов и германских католиков, а также для испанцев. [82] R. A. Stradling, Spain’s struggle for Europe, 1598–1668 (London, 1994). Испанский государственный деятель дон Бальтасар де Суньига в сентябре 1613 года заметил: «Если силы протестантского императора когда-либо объединятся с силами голландских еретиков, мы потеряем не только подвластные нам провинции во Фландрии, но и Миланское герцогство, а затем и остальную Италию». В 1618 году испанский посланник в Австрии Иньиго Велес де Гевара, граф Оньяте, предостерегал: «Если кто-либо потеряет Германию, то он наверняка потеряет Фландрию и Италию – страны, на которых держится вся монархия». [83] Zúñiga and Onate are quoted in Eberhard Straub, Pax et imperium. Spaniens Kampf um seine Friedensordnung in Europa zwischen 1617 und 1635 (Paderborn and Munich, 1980), pp. 116–17.

Ситуация обострилась в мае 1618 года, когда богемская знать избрала своим королем протестанта Фридриха Пфальцского, полагая, что он станет претендовать на императорскую корону. [84] Brennan C. Pursell, The Winter King. Frederick V of the Palatinate and the coming of the Thirty Years War (Aldershot, 2003). Однако в марте 1619 года императором избрали Фердинанда Штирийского. Тот немедля принялся восстанавливать в империи власть Габсбургов и в 1620 году разбил богемское войско в сражении при Белой Горе. Испанские войска оккупировали Пфальц. Фридриху пришлось уступить свой титул ближайшему союзнику Фердинанда и главе Католической лиги герцогу Баварскому, что значительно укрепило хватку Габсбургов на императорской короне. [85] Thomas Brockmann, Dynastie, Kaiseramt und Konfession. Politik und Ordnungsvorstellungen Ferdinands II im Dreissigjährigen Krieg (Paderborn, 2009). Баланс власти в Германии очевидно сместился в пользу католиков и стал угрожать европейскому равновесию. [86] Heinz Duchhardt, ‘Das Reich in der Mitte des Staatensystems. Zum Verhältnis von innerer Verfassung und internationaler Funktion in den Wandlungen des 17. und 18. Jahrhunderts’, in Peter Krüger (ed.), Das europäische Staatensystem im Wandel. Strukturelle Bedingungen und bewegende Kräfte seit der Frühen Neuzeit (Munich, 1996), pp. 1–9; and Christoph Kampmann, Europa und das Reich im Dressigjährigen Krieg. Geschichte eines europäischen Kon ikts (Stuttgart, 2008). Как отмечали в феврале 1621 года нидерландские Генеральные штаты, окончательное падение Пфальца означает, что «истинная религия истребляется, германские свободы изничтожаются, а императорская корона переходит к Испанскому дому».

С другой стороны, религия, конечно, нередко усугубляла существующий политический разлад, но порой позволяла его преодолевать (далеко не всегда). К примеру, ненависть французов-католиков к католикам империи Габсбургов превосходила соображения религиозной неразделимости. Франциск I без колебаний заключил союз с турками против императора Карла V. «Я не могу отрицать, – говорил французский король, – что весьма страстно желаю султану быть сильным и готовым к войне, не потому что хочу ему добра, ведь мы христиане, а он иноверец, а чтобы ослабить власть императора, обременить его военными тратами и сплотить все другие страны против столь могущественного неприятеля». [87] Quoted in R. J. Knecht, The Valois. Kings of France, 1328–1589 (London, 2004), p. 144. Преемники Франциска на троне без сомнений прибегали к помощи германских князей-протестантов против императоров-Габсбургов. Кардинал Ришелье в ходе Тридцатилетней войны даже вторгся в империю, чтобы оказать помощь князьям-протестантам и шведам и навредить единоверцам-Габсбургам. Султан Сулейман, со своей стороны, велел мусульманам в Испании координировать действия с «лютеранской сектой» в Нидерландах и в Священной Римской империи.

Борьба за господство в Европе, и особенно в Священной Римской империи, сформировала внутреннюю политику европейских стран. Она стимулировала возникновение публичной сферы, преимущественно внутри отдельных стран, но также и на «панъ-европейском» уровне. Споры о большой стратегии лежали в основе общественных дискуссий, и это сполна подтверждается всего двумя наглядными примерами. Утрата в середине пятнадцатого столетия владений во Франции привела к тому, что разгневанные англичане пожелали узнать, кто виноват в случившемся. [88] Maurice Keen, ‘The end of the Hundred Years War: Lancastrian France and Lancastrian England’, in Michael Jones and Malcolm Vale (eds.), England and her neighbours, 1066–1453 (London and Ronceverte, W. Va, 1989), pp. 297–311, especially pp. 299–301. Дебаты выплеснулись за стены парламента и нашли отражение в широко распространившихся написанных от руки текстах. [89] О существовании публичной сферы до изобретения книгопечатания и значимости английских войн: Clementine Oliver, Parliament and political pamphleteering in fourteenth-century England (Woodbridge, 2010), p. 4 and passim. Призывы привлечь к суду Уильяма де ла Пола, графа Саффолка, советника короля Генриха VI и лорда-распорядителя на его коронации, обернулись в итоге тем, что графа казнили за предательство английских интересов во Франции. Из Кента группа сельских мятежников двинулась на Лондон, чтобы высказать недовольство не только местными неурядицами, но также и тем, что у короля «дурные советники, ибо заморские земли потеряны, торговля расстроена, крестьяне страдают, море отошло врагу, Франция потеряна». [90] Cited in Helen Castor, Blood and roses (London, 2004), p. 60. Сторонники дома Йорков говорили, что промахи короля привели к потере английских земель во Франции, сомневались в готовности оставшихся владений Англии на континенте, наподобие Кале, отразить нападение неприятеля и обвиняли Ланкастеров в том, что они собираются уступить эти земли Франции. [91] G. L. Harriss, ‘The struggle for Calais: an aspect of the rivalry between Lancaster and York’, The English Historical Review, LXXV, 294 (1960), pp. 30–53, especially pp. 30–31. В конце шестнадцатого и начале семнадцатого столетия в Англии в основном велись разговоры о возвращении потерянных английских владений за Каналом. Затем общественный интерес сместился в сторону Нидерландов и Священной Римской империи. Голландские повстанцы и германские князья-протестанты повсеместно считались союзниками в борьбе с властью католиков-Габсбургов. В начале семнадцатого столетия многие англичане осуждали заключенный с Мадридом мир как капитуляцию перед тиранией и предательство интересов голландцев и континентальных протестантов в целом. [92] Alexandra Gajda, ‘Debating war and peace in late Elizabethan England’, Historical Journal, 52 (2009), pp. 851–78. Вскоре гонения, которым подвергались германские протестанты, а также династические браки с Испанией и несостоятельность монархии Стюартов сделались основными темами английских политических дебатов. [93] Noel Malcolm, Reason of state, propaganda, and the Thirty Years’ War. An unknown translation by Thomas Hobbes (Oxford, 2007), especially pp. 74–8, and Robert von Friedeburg, ‘“Self-defence” and sovereignty: the reception and application of German political thought in England and Scotland, 1628–69’, History of Political Thought, 23 (2002), pp. 238–65.