Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Одно дело петровского времени открывает в восхитительных деталях картину обычной вотчинной юстиции. 20 августа 1718 года в Арзамасе священник жаловался в местный суд, что его сын был зарезан на дороге людьми, которые были должны ему денег. Он также сообщил, что обвиняемые признали свою вину, один из них был заклепан в ножные кандалы, и они были посажены в «судебную избу» их господина князя Петра Алексеевича Голицына, служившего в это время губернатором в Риге. Один из заключенных сумел бежать из этой простейшей тюрьмы. Поэтому арзамасский судья расследовал не только убийство, но и побег. Он послал своих служащих в вотчину Голицына, поручив арестовать подозреваемых в убийстве и выяснить, что там произошло. При расспросе староста землевладельца рассказал, каким образом в имении его хозяина боролись с преступностью: когда убийц обнаружили, староста сам расследовал обстоятельства убийства, допрашивал обвиняемых и заключил их в тюрьму при усадьбе. Затем он донес о деле своему боярину в Ригу, который приказал ему доставить преступников к «грацкому суду». Вскоре, однако, состоялся побег. В итоге арзамасский судья допросил двух оставшихся подозреваемых и выслал служителей на поиски бежавшего человека, но не подверг наказанию не справившихся со службой сторожей голицынской тюрьмы, что он сделал бы, если бы речь шла об официальном узилище [108] РГАДА. Ф. 1380. № 30 (1718). Взаимодействие приказчиков и общинного самоуправления в поместье конца XVIII в.: Hoch S.L . Serfdom and Social Control. Особ. гл. 4–5. . В целом во владениях светских землевладельцев, как кажется, с большей вероятностью, чем в церковных судах, выходили за разрешенные границы их юрисдикции и применения судебного насилия. Из-за нехватки источников нам сложно определить масштаб нарушений царской прерогативы в уголовной сфере. Принимая во внимание широкую власть церковных и светских землевладельцев на местах в обществе, где крестьяне были закрепощены, а количество воеводских изб было невелико относительно огромных размеров империи, подобные эксцессы в определенной мере были неизбежны. Но государственные суды делали все возможное, дабы обеспечить притязания царской власти на монополию в области уголовного права.

Многие уже обратили внимание на административное и судебное разнообразие, рассмотренное здесь нами. Ханс-Иоахим Торке отметил в своем классическом исследовании, что чрезвычайное разнообразие форм управления в Московском государстве не позволяет говорить о единой системе. Выдающийся либеральный историк XIX столетия Б.Н. Чичерин заклеймил «сложную и запутанную подсудность Московского государства», назвав ее средневековой и лишенной «всякой стройности и всякой системы». Конечно, ситуация располагает к тому, чтобы сгущать краски. Борьба с серьезными преступлениями находилась под царским контролем. Нет свидетельств о всплесках самосудных расправ; в одном случае при поступлении известий о линчевании государство немедленно выслало на место действия дознавателя [109] Torke H. – J. Die staatsbedingte Gesellschaft. Р. 51; Чичерин Б. Областные учреждения. С. 178. Самосудные расправы: Kollmann N.S. Lynchings and Legality. . Таким же образом, как государство смогло инкорпорировать споры о бесчестье в рамки царских судов, чем пресекалось прямое насилие, оно также убедило местные сообщества в необходимости прибегать к царскому суду в отношении большинства преступлений, связанных с насилием. Правительство выполнило эту задачу, не только угрожая наказать всякого, кто возьмет исполнение закона в свои руки, и любое должностное лицо, злоупотребившее властью, но также обеспечив функционирование корпуса уголовного права и судебных учреждений. Для этой цели государство окружило непрофессиональных военных воевод-судей подведомственным им персоналом, обладавшим навыками судопроизводства, и контролировало управленческий аппарат страхом сурового наказания. Так, по крайней мере, обстоит дело в теории. О том, какими путями государство добивалось осуществления этих целей и насколько оно преуспело, мы поговорим в следующих трех главах.

В мае 1635 года мценский воевода в панике писал в Москву. Он столкнулся с катастрофической перспективой потерять своего подчиненного, после того как служилая корпорация выбрала его подьячего дьячком в губную избу: «…у твоего государева дела во Мценску сидит подъячей Родька Оловенников лет с пятнатцать без твоего государева без денежнаго и без хлебнаго жалования, и всякия твои государевы дела ему, Родьке, во Мценску в съезжей избе за обычай, ведает и пишет он, Родька… и без того Родьки во Мценску в съезжей избе твоих государевых дел делать и писать будет некому. А дел твоих государевых и письма много: присылают твои государевы указные многие грамоты из Разряда и из розных приказов о твоих государевых о всяких указных делех, о денежных сборех, и челобитчиковы, и те всякие твои государевы дела без того подъячего, без Родьки у меня станут, и всякому твоему государеву делу у меня во Мценску и в съезжей избе будет мотчание» [110] АМГ. Т. II. № 11 (1635). .

Даже если сделать скидку на риторические вольности, эта жалобная просьба воеводы демонстрирует, как важны были для местной администрации профессиональные бюрократы. Хотя воеводы были судьями, но основой системы были дьяки и подьячие, поскольку они обладали профессиональной подготовкой. Как показано в первой главе, воеводы были военными людьми, принадлежавшими к средним и высшим московским чинам, и среди их первоочередных обязанностей (военных, фискальных, экономических, административных) роль судьи была не самой важной; никакого специального обучения законам они не получали. Во многих уездах они взаимодействовали с губными старостами, которые также не имели специальных юридических знаний. Остальной персонал воеводы набирали из местных жителей, для которых это была неоплачиваемая царская служба. В приказах, занимавшихся уголовными делами (по большей части в Разряде и в Разбойном приказе), знатоками законодательства являлись дьяки и подьячие. В XVI веке сами приказные судьи принадлежали к дьяческой бюрократии, и подобный порядок сохранялся в таких важных учреждениях, как Разряд и Посольский приказ, и в следующем столетии, когда военные возглавили большинство центральных учреждений. Эти «благородные чиновники» (как их назвал Роберт Крамми) руководили приказами, лишь в малой мере обладая знаниями, соответствующими специфике этих приказов, и, не получив «специальной подготовки к изнурительному приказному труду», за свою карьеру такой сановник мог руководить целым рядом различных приказов. Воеводы в уездах также не были обучены. Все сказанное уже заставляет ожидать, что местное управление и правосудие не могли быть эффективными.