Геннадий Обатуров - Дороги ратные крутые. Воспоминания об участии в Великой Отечественной войне

– Эй вы, верхогляды, я еще жив…

Очнулся на столе госпитальной перевязочной. Рядом стояла женщина-врач.

– Займемся перевязкой, товарищ командир.

– Доктор, – умоляюще сказал ей, – избавьте меня от мушиного потомства. Я слышу, как они буравят мое тело.

– Обязательно.

Два часа эта женщина терпеливо отмачивала прикипевшие повязки, очищала ожоги и раны, причем делала это так, что не ощущалось сильной боли. Какое же сердце было у этой женщины, если она обращалась с незнакомым ей человеком как с родным сыном! Разве такую забудешь! Попутно и успокоила, показав, какую пользу принесло это самое «мушиное потомство».

В операционной, после удаления осколков, хирург сказал:

– У нас госпиталь сортировочный, я удалил осколки поверхностные, которые мешают. Глубокие вам удалят на месте постоянного лечения.

Он показал сосуд, в котором лежало шесть осколков разных размеров из листовой дутой бронзы.

Подумал, было, что они – от гильзы снаряда, но тут же отверг это предположение; бронза была достаточно толстой. Сидение?! Да, оно: взрывом разнесло подо мной бронзовое сидение!

Из Тамбова санитарный поезд, шедший целых две недели, доставил в Кемерово. В эвакогоспитале, развернутом в корпусах коксохимического техникума, удалили из правого бедра еще четыре глубоко проникших осколка.

С улучшением самочувствия не было, кажется, дня без раздумий над прошедшими боями. Конечно, врагу бригада нанесла определенный урон, разгромив более двух батальонов пехоты и мотопехоты, уничтожив 13 танков, 5 штурмовых орудий, 42 противотанковых орудия, пять минометных батарей, три самолета, более десятка тягачей и автомашин' 7. Несравненно больший урон нанес в целом корпус 18.

Но почему бригада и корпус свои боевые задачи не выполнили?

Раздумья высветили много причин и ошибок. Бегло те и другие по ходу повествования уже упоминались. Это – серьезные недостатки в управлении, выразившиеся в поспешных и в большинстве случаев запоздалых решениях, в переходе в наступление без должной подготовки, в неумелой организации разведки и связи. Это, далее, слабость бригадных и корпусных ударов в первые дни боев, обусловленная недостаточным выделением сил в первые эшелоны. Это также невысокая подготовка ряда штабов и комсостава и слабая боевая выучка подразделений.

Однако не находил объяснения таким явлениям, как отсутствие авиационной поддержки и истребительно-авиационного и зенитно-артиллерийского прикрытия; мизерное усиление артиллерией и инженерными средствами; ввод в сражение корпусов по частям. Одно не вызвало сомнений: они не зависели от бригад и корпуса.

Лишь через немалое число лет после войны при изучении ряда публикаций и архивных материалов раскрылись для меня причины этих явлений. Не занимаясь исследованием, укажу лишь на самые существенные.

Несмотря на то, что Ставка ВГК в конце июня передала 5-ю танковую армию в состав Брянского фронта, она организацию контрудара взяла на себя. Задача армии была поставлена директивой Ставки в обход командования и штаба фронта, что последними было воспринято как снятие с них обязанности командовать ею. Фактически руководство контрударом осуществляла Ставка.

Что касается усиления, поддержки и обеспечения армии, то Ставка ограничилась лишь двумя указаниями. Первое: возложила прикрытие с воздуха на авиагруппу генерала Ворожейкина, входившую в состав 2-й воздушной армии Брянского фронта, подменив его командование в этом вопросе. Но курьез состоял в том, что группа Ворожейкина не могла прикрыть, так как не имела истребителей, а располагала лишь ночными бомбардировщиками У-2. Второе: обязала фронт осуществить материально-техническое обеспечение армии. На авиационную поддержку и усиление артиллерией фронт задач не получил, хотя во 2-й воздушной армии имелось 77 штурмовиков Ил-2 и в непосредственном подчинении фронта – 8 полков и 3 дивизиона реактивной и 6 полков ствольной артиллерии. Армия получила лишь полк реактивной и полк легкой пушечной артиллерии.

Не может быть оправдано и невнимание командования фронта к усилению и поддержке войск армии: ведь танковую армию из его подчинения никто не выводил.

Наконец, командарм был лишен инициативы в выборе времени и особенно в определении способа действий. В директиве Ставки указывалось: «Операцию начать не позднее 15.00—16.00 5.7.42 г., не ожидая сосредоточения всех сил армии… Для участия в операции прибывающие танковые бригады 2 и 11 танковых корпусов вводить побригадно, развертывая их восточнее 7 тк».

Во-первых, к указанному времени корпуса не успевали, так как перевозка их по железной дороге затянулась до утра 7-го июля. Во-вторых, против крупной группировки противника, действовавшей на широком фронте, нанесение контрудара последовательным вводом корпусов, а в корпусах – бригад не обеспечивало сколько-нибудь значительного превосходства над противником и, следовательно, не сулило успеха. Лишь массированный танковый удар всеми силами армии при соответствующей артиллерийской и авиационной поддержке и прикрытии от ударов авиации противника мог привести к достижению цели контрудара.

3 сентября я покинул госпиталь и прибыл в управление кадров Автобронетанковых войск в Москву. С разрешения руководства управления побывал в бригаде, находившейся в резерве западнее Ефремова. Теплой была встреча с боевыми товарищами.

В бригаде и батальонах все командование обновилось. Тяжело воспринимались потери боевых товарищей. Весьма больно отозвалась в душе гибель генерала А.И.Лизюкова, павшего 25-го июля. Он остался в памяти не только беспредельно храбрым, волевым, энергичным, образованным генералом, но и простым и доступным для людей.

В бригаде меня поздравили с присвоением звания «капитан», в отделе кадров фронта вручили медаль «За боевые заслуги» – первую, а потому особо памятную боевую награду.

– Вам в Могилу? – спросил младший лейтенант, с которым свел меня дежурный помощник военного коменданта станции Владимир.

Видя мое смущение, он, улыбнувшись, переспросил:

– Вы ведь в 239-ю бригаду? Штаб ее в деревне Могила, километров десять от города в сторону Москвы.

– Да, в бригаду.

– Тогда поехали! – проговорил он, приглашая в кабину полуторки, кузов которой был занят парнями в штатской одежде. – Я тут встречал команду призывников для своего мотострелкового батальона.

Так вечером 13-го сентября 1942-го года я прибыл во вновь организуемую танковую бригаду на должность начальника штаба. Через несколько дней она была перемещена решением командования Костерявского учебного танкового лагеря, в число формирований которого входила, в более емкое и удобное место – село Боголюбово, в десяти километрах на восток от города Владимира.