Саймон Себаг-Монтефиоре - Екатерина Великая и Потёмкин: имперская история любви

В десять утра в воскресенье, 30 июля 1767 года, в экипаже, запряжённом восемью лошадьми и в сопровождении шестнадцати карет с придворными, Екатерина выехала из Головинского дворца в Кремль. С ней отправились Григорий Орлов и отряд конногвардейцев, а с ними, вероятно, и Потёмкин. Следом ехал великий князь Павел. Екатерина остановилась у Успенского собора, чтобы получить благословение. Сопровождавшие её генерал-прокурор Вяземский и делегаты всех национальностей следовали за ней, выстроившись по двое, словно пассажиры Ноева ковчега. Делегаты-иноверцы ожидали у врат собора. Затем процессия в том же порядке прошествовала к Большому Кремлёвскому дворцу, где, стоя возле трона в императорской мантии и короне, их встречала государыня вместе с князем Павлом, придворными и епископами. По правую руку от неё были выставлены копии её «Наказа». На следующее утро в Грановитой палате «Наказ» был зачитан вслух, и Комиссия открылась церемонией, составленной по образцу британского парламента, чья работа начиналась с тронной речи [39].

Потёмкин присутствовал на нескольких заседаниях Комиссии вместе с императрицей. Он наверняка читал «Наказ»: в его обширной библиотеке были все труды, к которым обращалась Екатерина («О духе законов» Монтескьё, все 35 томов «Энциклопедии» Дидро на французском и фолианты Вольтера). Однако в работе Комиссии он участия не принимал [40]. Комиссия не слишком преуспела в систематизации законов, но зато взяла на себя функцию совещательного органа. В ходе её деятельности удалось собрать ценную информацию для будущих законодательных инициатив Екатерины. Именно члены Комиссии предложили эпитет «Екатерина Великая», который императрица отвергла. Эта поездка напомнила ей, что она терпеть не может Москву, поэтому Екатерина вернулась в Петербург, где снова созвала Комиссию уже в феврале 1768 года, и вскоре начавшаяся война с Турцией позволила ей завершить все утомительные дискуссии [41].

Двадцать второго сентября 1768 года камер-юнкер Потёмкин получил повышение – ему был вручён ключ камергера [42], управляющего двором. Он также всё ещё числился на воинской службе, хотя это было не принято, и получил чин капитана конной гвардии. Два месяца спустя по особому указанию Екатерины он покинул армию и полностью посвятил себя придворной службе. Но на этот раз Потёмкин совершенно не хотел находиться при дворе, и когда 25 сентября 1768 года Османская империя объявила войну России, он понял: вот его шанс.

«Всемилостивейшая государыня! Безпримерные Вашего величества попечения о пользе общей учинили Отечество наше для нас любезным, – писал Потёмкин императрице 24 мая 1769 года. Это письмо – первое из сохранившейся переписки Потёмкина и Екатерины, и его рыцарский тон позволил автору как можно более откровенно выразить свои чувства к императрице. – Долг подданической обязанности требовал от каждого соответствования намерениям Вашим. И с сей стороны должность моя исполнена точно так, как Вашему Величеству угодно. Я Высочайшие Вашего Величества к Отечеству милости видел с признанием, вникал в премудрые Ваши узаконения и старался быть добрым гражданином. Но Высочайшая милость, которою я особенно взыскан, наполняет меня отменным к персоне Вашего Величества усердием. Я обязан служить Государыне и моей благодетельнице. И так благодарность моя тогда только изъявится в своей силе, когда мне для славы Вашего Величества удастся кровь пролить. Сей случай представился в настоящей войне, и я не остался в праздности. Теперь позвольте, Всемилостивейшая Государыня, прибегнуть к стопам Вашего Величества и просить Высочайшего повеления быть в действительной должности при корпусе Князя Прозоровского, в каком звании Вашему Величеству угодно будет, не включая меня навсегда в военный список, но только пока война продлится. Я, Всемилостивейшая Государыня, старался быть к чему ни есть годным в службе Вашей; склонность моя особливо к коннице, которой и подробности, я смело утвердить могу, что знаю. В протчем, что касается до военного искусства, больше всего затвердил сие правило: что ревностная служба к своему Государю и пренебрежение жизни бывают лутчими способами к получению успехов… Вы изволите увидеть, что усердие мое к службе Вашей наградит недостатки моих способностей и Вы не будете иметь раскаяния в выборе Вашем.

Всемилостивейшая Государыня, Вашего Императорского Величества всеподданнейший раб Григорий Потёмкин» [1].

Война для Потёмкина оказалась удачной возможностью спастись от раздражающей придворной рутины и отличиться – и в то же время дать Екатерине понять, как она в нём нуждается. Разлука с Екатериной парадоксальным образом сблизила их.

Первая Русско-турецкая война началась с того, что русские казаки, преследуя мятежные войска Барской Конфедерации – поляков, выступавших против короля Станислава Августа и русского влияния в Польше, – перешли польскую границу и очутились в маленьком татарском городе Балту, который формально являлся турецкой территорией. Там казаки перебили всех евреев и татар. Высокую Порту – османское правительство, и без того озабоченное усилением влияния русских в Польше, – поддержала Франция, и союзники предъявили России ультиматум с требованием вывести все свои войска из Речи Посполитой. Русского посла Алексея Обрескова турки арестовали и заточили в Семибашенном замке, где ранее хранились сокровища Сулеймана Великолепного, а теперь находилась тюрьма для особо значимых преступников, своего рода турецкая Бастилия. Именно так турки обычно и объявляли войну.

В качестве ответных мер Екатерина учредила Государственный совет, состоявший из её главных советников – от Панина, Григория Орлова и Кирилла Разумовского до кузенов Голицыных и братьев Чернышевых. Совет должен был руководить военными действиями и разрабатывать стратегию. Она также удовлетворила просьбу Потёмкина. «Нашего камергера Григория Потёмкина извольте определить в армии», – поручила она президенту Военной коллегии Захару Чернышеву [2]. Потёмкин немедленно отправился в бой. Получив чин генерал-майора от кавалерии, который соответствовал его придворной должности камергера, Потёмкин уже через несколько дней вошёл с докладом к генерал-майору князю Александру Прозоровскому в маленьком польском городке Бар.