Александр Бойко - Преступное бездействие

Курс русского уголовного права. СПб., 1874. С. 2.

Rittler Т. Lehrbuch des osterreichischen Strafrechts. / Wien. 1954. S. 59, 61, 75, 84.

«Признать основанием уголовной ответственности одно лишь внешнее поведение невзирая на особенности его субъекта, – значит обеспечить равенство всех перед законом, но не всегда – справедливое решение дела. Поступить иначе, приняв за основание ответственности свойства личности, было бы еще сложнее, потому что это грозит субъективизмом и подрывает самую основу общего предупреждения преступлений. Таким образом, каждая крайняя позиция чревата определенными опасностями, но игнорировать ни одну из этих позиций нельзя, ибо они отражают реальные социальные задачи, которые должно решать уголовное право». (Кудрявцев В. Н. Основания уголовно-правового запрета: криминализация и декриминализация. М., 1982. С. 243.

Здесь мы не можем принять без корректировки суждения М. И. Ковалева о том, что «объективный критерий является предварительным», а «субъективный… выступает в качестве решающего». (Ковалев М. И. Понятие преступления в советском уголовном праве. С. 107, 108). Идея объективного вменения стартует первой и почитается важнейшей, а соображения субъективного порядка ограничивают формальный подход к судьбе автора опасного поступка.

«Не следует забывать, – иронизирует Н. Г. Иванов, – (какие бы потуги ни предпринимали ортодоксы), что наказывается не преступление, а преступник, а мера наказания зависит от его криминальной заряженности, что воплощается в умысле или неосторожности» (Иванов Н. Г. Указ. соч. С. 53). И так, и не так. Преступник появляется на юридической сцене после деятельного проявления себя в форме, заранее обозначенной как преступление. И прицениваться надежнее к этой данности, чем к субъективной «криминальной заряженности».

Эти мысли мы уже приводили не раз. См., напр.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Отв. ред. А. И. Бойко. Ростов н/Д, 1996. С. 40; Уголовное право. Общая часть / Под ред. В. Н. Петрашева. М., 1999. С. 52.

Решение зависит от личного произвола – лат.

«Две линии в оценке состава преступления, – пишет М. И. Ковалев, – являются отражением извечной борьбы в уголовно-правовой науке между двумя различными направлениями: видеть ли главное в действии, нарушающем правовую норму, или в деятеле, его совершающем» ( Ковалев М. И. Понятие преступления в советском уголовном праве. С.180).

Ефимов М. А., Шкурко В. А. Рецидивная преступность и ее предупреждение. Минск, 1977. С. 80.

Кажется, эта разграничительная линия уголовного права и ее здравая демаркация составляли любимый предмет обсуждения для покойного профессора Г. М. Миньковского, которому автор книги премного благодарен за общее благоволение и взвешенные советы, следовавшие после публичных выступлений на многочисленных конференциях.

Именно на этой позиции закрепились в середине XX века адепты так называемой объективной теории, которую Н. В. Лясс представляет следующим образом: «Название это является очень условным. Оно подчеркивает основную тенденцию этого направления: основа ответственности – в объективных факторах – в деянии» (Лясс Н. В. Нормативная теория в современном буржуазном уголовном праве. Л., 1963. С. 51).

Кажется, нуждается в некоторой коррекции или уточненном толковании мысль профессора А. А. Жижиленко, высказанная им в эпоху, когда уголовная социология с ее ярко выраженной ставкой на личность правонарушителя набирала силу: «Объективный момент (значение нарушенного блага и размер причиненного вреда) в настоящее время не устраняется при оценке учиненного, но он получает значение, не как самостоятельный момент, а как момент, оцениваемый на ряду с субъективным». (Жижиленко А. А. Наказание. Его понятие и отличие от других правоохранительных средств. Пг., 1914. С. 191). И прежде, и в настоящее время субъективный момент оценивается наряду, в дополнение к объективному, а последнее обстоятельство – самостоятельная и первостатейная ценность уголовного права.

Именно этими соображениями руководились законодатели России, когда вводили в УК страхующие от исключительного учета объективного вменения оговорки: ч. 3 ст. 20, 22, ч. 2 ст. 28.