Олимпиад Иоффе - Избранные труды. Том IV

б) Эта теория, объявляя объектом права поведение, фактически превращает в объект самого человека, что находится в явном противоречии с подлинной сущностью социалистических общественных отношений и социалистического демократизма (И. В. Павлов) [62].

в) Она не учитывает того, что «…нельзя отрывать производственные отношения от объектов правоотношений. Производственные отношения – это прежде всего отношения по поводу средств производства. В юридических отношениях средства производства – это объекты правоотношений» (Н. Г. Александров) [63].

г) Неубедительны и аргументы, приводимые в обоснование этой теории, сводящиеся к тому, что объектом правового воздействия может быть лишь поведение людей. За этими аргументами, «…по-видимому, скрывается неправильное распространение бесспорного положения, что правоотношение возможно только между людьми, также и на понятие “воздействия”. Между тем “воздействие” есть отношение фактическое; “воздействовать” можно и на вещь (например, посредством использования, уничтожения вещи и т. д.)» (И. Б. Новицкий) [64].

д) Теория действия не выдерживает критики с практической точки зрения. «Когда мы говорим об объекте правоотношения, надо прежде всего исходить из потребностей практики. А с этой точки зрения объектом права собственности явится всегда вещь, а не воздержание» (С. Н. Братусь) [65].

Обратимся к анализу этих возражений. Верно ли, что теория действия в том виде, в каком ее формулируют советские авторы, воспроизводит одноименную буржуазную теорию? Если Н. Г. Александров приходит к такому выводу только потому, что о действии как единственно возможном объекте говорили некоторые буржуазные ученые, то и взгляд на объект, им отстаиваемый, мог бы вызвать аналогичные упреки. Действительно, многие буржуазные авторы признают объектом правоотношений только имущество, вещи. Мы далеки, однако, от мысли упрекать Н. Г. Александрова в воссоздании буржуазных концепций, ибо отдаем себе ясный отчет в том, что основной аргумент о неразрывной связи правоотношений с производственными отношениями как отношениями людей по поводу средств производства он не мог заимствовать ни у Вендта, ни у Леонгарда, ни у других буржуазных юристов. Но разве буржуазные юристы, выдвигавшие концепцию объекта-действия, полагали в ее основу общефилософское понимание объекта в марксизме, систему связи между нормами права, идеологическими отношениями, производственными отношениями и производственной деятельностью людей, т. е. все тe социально-политические, методологические и практические аргументы, авторами которых являются советские, и только советские, юристы? Какое же здесь заимствование?

Конечно, концепция объекта-действия служит в буржуазной юриспруденции маскировочным целям. Ну, а концепция объекта-вещивтойжебуржуазной юриспруденции служит иным, разоблачительным целям? У бедняка право на действие и у капиталиста право на действие, следовательно они равны, – так критикует эту теорию Н. Г. Александров. Но если бы мы то же самое сказали о вещи («у бедняка право на вещь и у капиталиста право на вещь»), Н. Г. Александров, вероятно, потребовал бы, чтобы было указано, о каких именно вещах идет речь, – закономерный вопрос в устах советского юриста-марксиста, отстаивающего свою собственную, ни у кого не заимствованную теорию объекта-вещи! Но ведь тот же вопрос нужно ставить и в отношении действия! На какие действия трудящихся приобретает право капиталист? На их трудовую деятельность, создающую капиталисту прибавочную стоимость, – закономерный ответ в устах советских юристов-марксистов, отстаивающих свою собственную, ни у кого не заимствованную теорию объекта-действия! Далее, верно ли, что, признав объектом правоотношения поведение обязанного лица, мы тем самым превращаем в объект самого человека? Предполагая возможность подобного упрека, мы отмечали в свое время, что, во-первых, человек и его поведение – не одно и то же; во-вторых, объектом каждого данного правоотношения является не поведение человека в целом, а лишь то единичное действие или их совокупность, на которые вправе притязать управомоченный; в-третьих, даже авторы, не разделяющие данной теории, не могут не признать, что в ряде случаев объектом правоотношения бесспорно являются действия [67], что было бы невозможно, если бы подобная позиция приводила к превращению в объект права самого человека [68]. Все эти соображения не произвели впечатления на И. В. Павлова. Во всяком случае он их обходит молчанием. К ним следует, однако, присовокупить ссылку еще на одно в высшей степени важное обстоятельство. Сторонники теории объекта-действия считают, что поскольку правоотношения являются не отношениями человека к вещи, а отношениями между людьми, то и их объектом может быть лишь поведение людей, а не вещи. Стало быть, необходимой предпосылкой признания поведения объектом является признание носителя этого поведения – человека субъектом права. В тех же общественно-экономических формациях, в которых человек объявлялся объектом права, он приравнивался к вещи, а не к поведению. Servi res sunt, – говорили римляне. В буржуазной юриспруденции человека также иногда объявляли объектом права те авторы, которые основное место среди правовых объектов отводили вещам. Так, среди четырех групп объектов, перечисленных Беккером, на первом месте фигурируют люди [69], а Барон делит все возможные объекты правоотношения на две группы: «а) собственная личность каждого человека… б) все, что следует отличать от личности управомоченного…» [70], куда относятся и вещи. Все эти обстоятельства нужно принять во внимание, прежде чем выдвигать против теории объекта-действия обвинения, которые с гораздо большим успехом могли бы быть выдвинуты против теории объекта-вещи.

Наконец, верно ли, что сторонники теории объекта-действия неправильно трактуют понятие «воздействия», забывая, что оно носит не правовой, а лишь фактический характер? Воздействие может быть, конечно, и фактическим. Но право тоже оказывает воздействие на те общественные явления, на которые оно направлено, и такое воздействие безусловно является юридическим, а не фактическим. Когда И. Б. Новицкий говорит, что на вещь нельзя воздействовать юридически, но на нее можно воздействовать фактически, посредством использования, уничтожения и т. п., то он тем самым лишь подтверждает то, что стремятся доказать авторы критикуемой им теории, а именно, что вещь является не объектом права, а объектом действий человека.

Мы останавливались пока лишь на тех возражениях, которые, по всей вероятности, не могут поколебать отстаиваемого здесь взгляда на объект правоотношения. Иначе обстоит дело с двумя другими, из числа приведенных ранее, возражениями – с указанием Н. Г. Александрова на то, что поскольку производственные отношения являются отношениями людей по поводу средств производства, этот факт должен получить отражение и в правоотношении, а также с указанием С. Н. Братуся на то, что практически невозможно признать, например, объектом права собственности не вещи, а воздержание обязанных лиц. Действительно, сторонники теории объекта-действия концентрировали главное внимание на доказывании основного тезиса, гласящего, что объектом правоотношения может быть поведение, и только поведение, людей. Необходимо, однако, ответить и на другой вопрос: какое же в таком случае место в правоотношении занимают вещи, если они не являются его объектом? Вопрос этот важен для правоотношений собственности и других имущественных правоотношений, связь которых с вещами бесспорна.