Олимпиад Иоффе - Избранные труды. Том IV

Как и иные формы правового регулирования, дозволение призвано известным образом мотивировать человеческие поступки. На первый взгляд может показаться, что оно всегда мотивирует совершение тех именно действий, которые им предусмотрены. Практика социалистического правотворчества, опираясь на вновь возникшие общественные отношения и учитывая их объективное качество, открыла новые пути применения этого юридического средства. Например, интересам всех народов Советского Союза соответствует сохранение и дальнейшее укрепление государственных отношений, установленных между союзными республиками, которые объединились в единое федеративное социалистическое государство. Казалось бы, что при таких условиях закон должен был бы воспользоваться методом правового запрета, предусмотрев юридическую нерасторжимость указанных отношений. Однако, учитывая, что прочность отношений между социалистическими нациями зависит от последовательного и строгого соблюдения принципа добровольности, Советская Конституция в решении этого вопроса пошла прямо противоположным путем, использовав вместо запрета дозволение, т. е. предоставив союзным республикам право свободного выхода из Союза ССР (ст. 17). Признание за союзными республиками такого права, выраженное в форме дозволения, стимулирует не совершение охватываемых им действий, а, наоборот, всемерное укрепление государственно-федеративных отношений на основе возведения начала добровольности в ранг юридической нормы. Таким образом, существуют дозволения с прямой или обратной мотивацией. Первые позволяют направлять развитие общественных отношений посредством действий, которые становятся юридически дозволенными. Вторые способствуют сохранению и дальнейшему укреплению наличных общественных отношений посредством воздержания от совершения действий, незапрещенность (дозволенность) которых служит дополнительным мотивом к их несовершению. Благодаря новому социальному качеству общественных отношений, складывающихся при социализме, государство социалистического типа приобретает возможность добиваться необходимого эффекта при помощи дозволения там, где эксплуататорские государства вынуждены прибегать единственно и исключительно к методу правового запрета.

В качестве юридического средства дозволение представляет одну из форм реализации государством своих властных функций. При этом тот факт, что государство разрешает совершать субъектам права определенные действия, разумеется, сам по себе ничего не меняет в природе и организации государственной деятельности. Но в условиях социалистического общества дозволение используется и как правовой метод отказа государства от некоторых его властных полномочий, знаменующего процесс постепенного преобразования отношений, опирающихся на государственное принуждение, в отношения общественной самодеятельности. Известно, что именно в такой форме и производится передача общественным организациям ряда функций, которые ранее выполнялись государственными органами.

Третья форма правового воздействия, синтезирующая две предшествующие, – предписание, рассчитанное на обязательное совершение указанных в нем конкретных действий определенными лицами в конкретной обстановке, также приобретает в практике социалистического нормотворчества существенно новые признаки и качества.

Во-первых, если обычно указание, которое в предписании содержится, ограничивается лишь наименованием предписываемых действий, то в нормах социалистического права, особенно в тех, которые направлены на регулирование производственно-хозяйственной деятельности, значительное внимание уделяется также характеристике подлежащего обязательному достижению объективного результата. Именно такой характер носят нормы-задания, широко распространенные в советском законодательстве [115]. Нормы такого рода включаются в законы о государственных планах развития народного хозяйства и на данной стадии не имеют или могут не иметь какого-либо конкретного адресата. Издаваемые же в соответствии с ними акты планово-регулирующих органов разверстывают задания этих норм между отдельными хозяйственными организациями и, таким образом, придают им вполне конкретную адресованность. В целях выполнения полученных плановых заданий хозяйственные организации вступают в разнообразные (гражданские, административные и т. д.) правоотношения с вышестоящими органами, друг с другом и с гражданами, подчиняясь при установлении таких отношений как регулирующим их нормам, так и норме-заданию. Предписание, содержащееся в правовой норме, считается выполненным, если достигнут результат, указанный в самой норме-задании и в конкретизирующих ее актах государственных планово-регулирующих органов [116].

Во-вторых, хотя предписание и должно быть рассчитано на указанные в нем конкретные условия, советский закон знает и некоторые общие предписания, используемые для того, чтобы при их помощи оказать определяющее воздействие на содержание целой совокупности возникших или могущих возникнуть конкретных правоотношений. Такие предписания тоже подлежат выполнению лишь в строго определенной обстановке. Но, будучи сформулированными в общем виде, они позволяют законодателю охватить одной нормой самые разнообразные конкретные ситуации. Так обстоит, например, дело с нормой ст. 131 Конституции СССР, которая возлагает на граждан обязанность беречь и укреплять социалистическую собственность и применение которой конкретизируется в ряде других юридических норм, например в ст. 95 Основ.

В-третьих, предписание, поскольку оно включено в правовую норму, по своей природе является требованием юридическим.

Но ввиду тесного единства, существующего между социалистическим правом и социалистической нравственностью, в форму юридического предписания может быть облечено требование о соблюдении этических установок советского общества. Типичный пример – ч. II ст. 5 Основ, в которой говорится, что «при осуществлении прав и исполнении обязанностей граждане и организации должны соблюдать законы, уважать правила социалистического общежития и моральные принципы общества, строящего коммунизм». Разумеется, ни правила социалистического общежития, ни принципы коммунистической морали не становятся источниками права в силу одного только того факта, что закон требует их соблюдения от граждан и организаций при осуществлении прав и при исполнении обязанностей. Но они, бесспорно, приобретают значение критериев, сообразно с которыми должно оцениваться поведение индивидов и их организованных коллективов, если ставится вопрос о том, что кем-либо из них было нарушено предписание, воплощенное в юридической норме. А это создает для граждан и организаций дополнительный, уже сугубо юридический мотив к строгому выполнению требований коммунистической морали и, таким образом, расширяет рамки этического воздействия также и на те отношения, которые подвергаются правовому регулированию и потому приобретают вид или форму правовых отношений. Сказанное позволяет утверждать, что процесс превращения юридических норм в социальные нормы будущего коммунистического общества отнюдь не исчерпывается такими фактами, как перенесение некоторых правил из правовой сферы в область морали. Он имеет и вторую, нередко, к сожалению, упускаемую из виду сторону, заключающуюся в том, что и некоторые моральные принципы могут приобрести на известном этапе правовую окраску, благодаря чему постепенно стираются грани между правом и нравственностью, но не посредством сокращения, а наоборот, путем увеличения численности и расширения сферы действия юридических норм, содержание которых ничем не отличается от чисто нравственных, этических правил.