Владислав Бачинин - Социология

В «Ричарде III» есть важный аспект, имеющий прямое отношение к шекспировской антропологии, – это внутренняя, экзистенциальная драма человека, униженного самой природой. Сознание своей физической неполноценности деформирует мировосприятие Ричарда, превращает его во врага всех нормальных людей, сообщает его злодействам особую, антропогенную мотивированность: «Я родился ногами вперед, чтоб спешить, с зубами, чтоб рвать и грызть». Его переполняют злобная энергия и решимость взять реванш у жизни и подчинить своей власти всех, к кому природа оказалась благосклонна: «Чем в этот мирный и тщедушный век / Мне наслаждаться?.. / Решился стать я подлецом и проклял / Ленивые забавы мирных дней». Ричард – истинный титан Возрождения, но его титанизм, в отличие от титанизма Леонардо или Микеланджело, лишен творческого начала, имеет борджианскую, разрушительную природу. Языческий титанизм соединяется в нем со средневековым демонизмом, превращая Ричарда в «черного маклера ада». Несмотря на общую негативную суть образа Ричарда, мудрость гениального художника заставила Шекспира внести в демоническую картину штрихи, заставляющие временами испытывать нечто похожее на сострадание к этому изгою природного и человеческого миров. Читатель и зритель начинают ощущать его, слыша ночной монолог Ричарда: «Скорее сам себя я ненавижу, / За зло, что самому себе нанес! / Подлец я! Нет, я лгу, я не подлец! / Шут, похвали себя. Шут, не хвались. / У совести моей сто языков, / Все разные рассказывают сказки, / Но каждый подлецом меня зовет! / Я клятвы нарушал – как много раз! / Я счет убийствам страшным потерял. / Грехи мои – чернее нет грехов – / В суде толпятся и кричат: „Виновен!“ / Отчаянье! Никто меня не любит. / Никто, когда умру, не пожалеет».

Многие из властолюбивых героев Шекспира руководствуются в своей борьбе теми приемами и принципами, которые красноречиво описал Макиавелли в трактате «Государь». Среди этих принципов первое место занимает максима «цель оправдывает средства». Политический макиавеллизм шекспировских властолюбцев не был результатом творческих измышлений драматурга, не являлся плодом чистого сочинительства. Современная ему социально-политическая практика превратила проблему этической неравнозначности цели и средств в неотъемлемый атрибут внутригосударственной борьбы. Политическая борьба за власть в европейских государствах XV–XVII вв. давала обширный материал для наблюдений и выводов, и потому ни Макиавелли, ни Шекспир не имели недостатка в фактах и обобщениях. Прямого влияния идей итальянского мыслителя на творчество английского драматурга не было. Оба они, обладая проницательностью, глубоким умом, пришли к сходным выводам о неизбежности политического имморализма. Только Макиавелли как прагматик был склонен оправдывать его, а Шекспир как христианский художник-гуманист относился к нему резко отрицательно.

В драмах Шекспира, не склонного к благодушным иллюзиям, крайне мало политических деятелей, которые действуют вразрез с тактикой макиавеллизма. Один из них – герцог Хэмфри Глостер («Король Генрих VI»), о котором историк Р. Холишэнд писал, что это был умный и справедливый политик, свободный от чрезмерной гордости и честолюбия, направлявший все усилия к выгоде государства. У Шекспира Глостер прям, честен, не приемлет лжи, ненавидит интриги и стремится действовать в соответствии с логикой справедливости и принципами законности. Но судьба его складывается трагически: он гибнет, пав жертвой макиавеллистской тактики его недругов, которые обвинили его в нарушении законов, заключили в тюрьму и там тайно убили. Шекспир достаточно подробно воссоздает макиавеллистскую аргументацию противников герцога, готовящих политическое убийство. Трагическая участь Глостера служит подтверждением той печальной истины, согласно которой в условиях тотальной аномии все иные приемы политической борьбы, кроме макиавеллистских, не могут иметь успеха. Однако сам Шекспир с его нравственно-правовыми воззрениями – ярый противник макиавеллизма, защитник принципов гуманности и справедливости. Монологи его героев, исповедующих макиавеллизм, нельзя отождествлять с позицией драматурга, как нельзя приравнивать философию Достоевского к философии Раскольникова. Лучшим доказательством тому является неизбежность возмездия, настигающего короля Клавдия, Ричарда III и Макбета.

В трагедии «Макбет» Шекспир изобразил крупную личность с сильным характером, способную на большие чувства, готовую на самоотверженные, героические поступки. Но как истинно ренессансный тип Макбет двойствен и в равной мере предрасположен как к подвигам, так и к преступлениям. В глубинах его «я», в низинах его внутреннего «подполья» существуют темные страсти, самая сильная из которых – жажда власти – пребывает в ожидании своего часа, т. е. событий, которые сорвали бы запоры, отворили врата и выпустили бы эту неукротимую страсть на волю. И вот из сфер темной метафизической реальности являются ведьмы-искусительницы, которые своими предсказаниями указывают на ждущий Макбета впереди трон монарха.

В трактовке Шекспиром судьбы героя проявляется барочная метафизичность авторского мышления. Все происходящее с Макбетом свидетельствует о том, что погружение человека в пучину преступлений далеко не всегда является результатом свободного выбора между добром и злом. Момент свободы, возможность выбора присутствуют только в самом начале каждого нового жизненного этапа, когда погружение в пучину зла еще не началось, не обрело необратимого характера и есть возможность устоять перед его соблазнами. Это очень трудно, поскольку зло обладает мощной способностью искушать и заманивать человека в свои сети. И если тот поддается темному влечению, его покидает способность к свободным волеизъявлениям, он становится заложником своей страсти, рабом обстоятельств, игрушкой роковых сил. Все это происходит с Макбетом, который, совершив одно злодеяние, обнаруживает, что надо совершить второе, затем третье и так до бесконечности. В итоге зловещая масса преступных средств превращает достигнутую цель в источник не радостей, а нескончаемых страхов и страданий. Устрашающие ночные видения, мрачные призраки начинают мучить убийцу и его жену, причастную к преступлениям мужа. Высшая власть, обретенная путем злодейств, приносит ее обладателю не счастье, а гибель. Так обнаруживает себя главная нравственно-правовая идея драмы: неспособность человека устоять перед искушением преступного восхождения к вершинам чревата для него нравственной и физической гибелью.