Петр Михайлов - Суд присяжных во Франции

Из различия этих фундаментальных принципов следует, что то, что в Англии может легко практиковаться, хотя бы без больших затруднений, становится совершенно неприменимым во Франции.

В Англии объект, по которому должен выноситься приговор жюри, является всегда пунктом простым и единственным, фиксированный тем, что называют исходом дела, так сказать вопрос, принятый между сторонами…

Я взял этот пример у Блэкстона в книге 3 главе 23 о жюри: «Доказательство, – говорит он, – обсуждение которого передается жюри, может всегда касаться только пункта, к которому дело сведено по просьбе заявителя и защиты. Таким образом, – продолжает автор, – если Поль, обязанный выполнить конкретное обязательство, заявит, в качестве защиты, что обязательство не существует, обязанностью жюри будет ответить: обязательство существует или не существует…»

Теперь посмотрим напротив, господа, среди нас эффект этого мудрого принципа, который допускает только письменные свидетельства для доказательства соглашения свыше 100 ливров.

Отсюда следует, что за исключением владельческих исков и некоторых других, которые требуют удостоверения материального факта, все то, что мы называем вопросом факта, составляет на самом деле смешанные вопросы, которые принадлежат более к праву, чем к факту.

Идет ли речь об одном соглашении? Вопрос не разрешен, если оно доказано в действительности; ибо нужно чтобы существовал акт, из которого следовало бы, что соглашение превышает 100 ливров. Возникнет вопрос, способны ли стороны заключать соглашение; должно ли быть соглашение понято в том или ином смысле и т. д.

Идет ли речь о дарении или о завещании? Нет сомнения в том, что имеется – дарение или завещание, но возникает вопрос, имел ли даритель способность дарить, получатель принимать; освобождено ли подаренное имущество от долгов, какова вещь, которую даритель хотел дать, соблюдены ли условия, под которыми он подарил данное имущество, все вопросы, которые зависят от применения закона и некоторых принципов права…

Я утверждаю, что согласно фундаментальным принципам нашего французского права, которые допускают в основном только письменные доказательства по факту, то, что мы называем вопросом факта, является только вопросом права, который не может входить в компетенцию присяжных, которые нигде не являются и не могут являться судьями, но простыми удостоверителями доказательств внешних и материальных, на основании которых они могут ограничиться заявлением, что факт существует или не существует».

Ibid. Vol. 12. P. 543.

Проект данной Конституции был детально разработан. По своему объему он превосходил Конституцию от 3 сентября 1791 года и 13 глав. Глава 10 была посвящена устройству правосудия.

«Constitutions et documents politiques» Duverger.

«В течение пяти веков в системе господствовала доктрина, под определяющим влиянием которой эволюционировала и правовая практика в различных государствах. Доктрина подготовила вместе со школой естественного права наступление следующего периода, в котором мы находимся в настоящее время, – периода, где преобладает законодательство» ( Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988. С. 53).

Давид Р. Указ. соч. С. 64.

Давид Р. Указ. соч. С. 82.

Так ли это было в самом деле, мы рассмотрим позже.

Об этом см.: Уолкер Р. Английская судебная система. М., 1980; Давид Р. Основные правовые системы современности. М., 1988; Чельцов-Бебутов М. А. Курс уголовно-процессуального права. СПб., 1995; Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб., 1996.

Carrete. P. 49–55. Декрет от 16–24 августа 1790 года о судебной организации. Данный декрет включал пять глав. Первая глава была посвящена арбитрам, вторая называлась «О судьях в общем», третья глава была посвящена мировым судьям, четвертая глава – судьям первой инстанции (в дистриктах), пятая глава – судьям апелляции, при этом судьи дистриктов являлись апелляционной инстанцией по отношению друг к другу (см. прил. 1).

Carrete. P. 68–70. Декрет, содержащий регламент о процедуре в мировой юстиции.

Carrete. P. 89–90. Декрет, относящийся к трибуналу, устанавливаемому в каждом департаменте.

Фактически заведующий канцелярией и исполняющий некоторые функции судебного пристава.

Moniteur 20 января 1791 года.

Надо признать, что учреждение уголовных трибуналов потребовало значительного времени. Об этом свидетельствует Декрет от 13–18 января 1792 года, относящийся к размещению уголовного трибунала в главном городе департамента (Carrete. P. 179):

«Ст. 1. Уголовные трибуналы, которые во время публикации настоящего Декрета не установлены, будут установлены без проведения генеральными советами коммун там, где они должны съезжаться, и они начнут свою службу немедленно после их размещения.

Ст. 3. Президент, общественный обвинитель и греффиер принесут перед генеральным советом коммун гражданскую клятву, предписанную конституцией, и поклянутся, сверх того, выполнять свои функции с точностью и непредвзятостью.

Ст. 5. В департаментах, где президент уголовного трибунала и общественный обвинитель, или тот и другой одновременно отсутствуют либо потому, что они являются депутатами Национальной ассамблеи, либо в силу других законных случаев, следует прибегнуть к их замещению следующим образом…

Ст. 6. В случае, где сразу в одном департаменте отсутствуют президент и общественный обвинитель, они будут взяты в трибуналах дистриктов, согласно способу, определенному законом. По меньшей мере в январе месяце, последнем для составления трибунала, пять судей, которых назначат голосованием, вместо трех определят между собой тех, которые должны будут замещать временно вакансию президента уголовного трибунала и вакансию общественного обвинителя».

Декрет от 20–22 октября 1792 года упразднил комиссаров при уголовных трибуналах и передал их функции общественным обвинителям (Carrete. P. 213). Декрет назывался «Об упразднении национальных комиссаров при уголовных трибуналах, и который предоставляет их функции общественным обвинителям». Этот Декрет интересен тем, что он закрепил отказ от разделения функций обвинения и уголовного преследования между комиссарами короля, а затем национальными комиссарами и общественными обвинителями. Таким образом, фигура бывшего прокурора, которая еще как-то могла угадываться в национальном комиссаре, переставала существовать. В Декрете это звучало так: