Александр Чучаев - Государственные преступления в уголовном праве России в XX веке. Историко-правовые очерки

В первоначальной редакции ст. 67 УК РСФСР выглядела таким образом: «Активные действия и активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных должностях при царском строе…». 10 июля 1923 г. формулировка статьи была изменена, она приобрела следующий вид: «Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных или особо секретных (агентура) должностях при царском строе…» [97].

Криминообразующим признаком выступает специальный субъект преступления – лицо, занимавшее ответственные или особо секретные должности. Каких-либо законодательных указаний на этот счет не было, поэтому признание должности таковой относилось к прерогативе суда. К числу названных лиц причислялась, например, агентура бывших охранных отделений.

Надо иметь в виду, что указанная характеристика относится лишь к исполнителю преступления, в других ролях может выступать любое лицо. В связи с этим вряд ли можно согласиться с А.А. Пионтковским, распространявшим указанную характеристику субъекта и в отношении подстрекателя к совершению преступления [98].

Применительно к данному преступлению принципиальное значение имеет вопрос о давности. Согласно примечанию 2 к ст. 33 УК РСФСР (в ред. от 10 июля 1923 г.) высшая мера наказания подлежит обязательной замене по выбору суда наказаниями, указанными в п. «а» и «б» ст. 32 УК РСФСР (изгнание из пределов РСФСР на срок или бессрочно, лишение свободы со строгой изоляцией или без таковой), если со времени совершения преступления прошло не менее пяти лет. Со времени совершения деяний, указанных в ст. 67 УК РСФСР, этот срок уже истек, поэтому, казалось бы, применение высшей меры наказания в принципе невозможно. Более того, логичен был бы вывод о несоответствии санкции статьи указанным положениям. Однако в примечании 3 к ст. 33 УК РСФСР было закреплено изъятие из общего правила: «по преступлениям, предусмотренным ст. 67 … применение давности в каждом случае предоставляется усмотрению суда».

Как указывалось, п. «а» ст. 32 УК РСФСР предусматривает наказание в виде изгнания из пределов РСФСР на срок или бессрочно. Статья 71 УК РСФСР фактически служит уголовно-правовым обеспечением реализации этой меры наказания. В ней говорится: «Самовольное возвращение в пределы РСФСР в случае применения наказания по п. «а» ст. 32…». Характеризуя эту норму, А.А. Пионтковский пишет: «Эта статья неправильно помещена в раздел о контрреволюционных преступлениях. … С субъективной стороны она не требует ни прямого, ни эвентуального контрреволюционного умысла, а с объективной стороны является преступлением против исполнения судебного приговора. Попала она в раздел о контрреволюционных преступлениях, видимо, лишь по тому, что предшествующая ей статья 70 указывает как на наказание, на изгнание из пределов РСФСР вообще, единственный случай, где в особенной части кодекса применяется это наказание» [99].

Обращает на себя внимание и соотношение санкций. Предикатное преступление предполагает изгнание из пределов РСФСР, т. е. высылку, а рассматриваемое деяние – высшую меру наказания.

Одной из особенностей гл. 1 УК РСФСР 1922 г. является то, что в ней, наряду с собственно уголовно-правовыми запретами, содержатся нормы, относящиеся к Общей части уголовного права. В частности, речь идет о соучастии в совершении контрреволюционных преступлений и прикосновенности к ним. Так, в ст. 68 УК РСФСР говорится об укрывательстве и пособничестве всякого рода преступлениям, предусмотренным в ст. 57–67 УК РСФСР, не связанным с непосредственным совершением указанных преступлений или при неосведомленности об их конечных целях. Во-первых, вероятно, отсюда проистекает упоминавшееся выше признание А.А. Пионтковским подстрекателя специальным субъектом контрреволюционного преступления, так как согласно ст. 68 УК РСФСР соучастником признавался лишь пособник. Во-вторых, налицо некорректная формулировка рассматриваемой нормы. Согласно ст. 16 УК РСФСР «пособниками считаются те, кто содействует выполнению преступления советами, указаниями, устранением препятствий, сокрытием преступника или следов преступления». В-третьих, пособником может быть признано и лицо, которое не осознавало конечных целей совершаемого преступления, что, по сути, должно исключать соучастие как таковое.

Отмечая указанные обстоятельства, А.Я. Эстрин писал, что ст. 68 УК РСФСР необходимо изложить в новой редакции: «Укрывательство или пособничество персонально контрреволюционерам или их организациям, не могущее быть рассматриваемым как укрывательство или пособничество какому-либо акту этой организации, направленному к осуществлению ее целей» [100]. Вряд ли предлагаемый А.Я. Эстриным вариант сделал бы норму более понятной. Неясно основное: о каком пособничестве, не связанном с конкретным деянием, идет в этом случае речь? В уголовно-правовом смысле пособничество не может быть вообще, оно всегда предполагает определенное преступление, охватываемое, к тому же, умыслом пособника. А.А. Пионтковский предположил, что «законодатель в статье 68 хотел специально выделить пособничество к приготовительным контрреволюционным действиям, которые лишь по исключении из общего правила (приготовление в силу статьи 12 не караются [101]) являются… частично наказуемыми при контрреволюционных преступлениях» [102]. Однако и такое толкование не снимает многих вопросов, главный из которых заключается в невозможности отграничения преступлений, предусмотренных ст. 61 и 68 УК РСФСР.

В ст. 68 УК РСФСР укрывательству придается значение самостоятельного деяния. Но пособничество предполагает действия по сокрытию преступника или следов преступления. В связи с этим можно сделать два предположения: во-первых, выделение укрывательства излишне, так как оно полностью охватывается понятием пособничества; во-вторых, законодатель вкладывал иной смысл. Последнее обусловлено следующими соображениями. Укрывательство как проявление соучастия предполагает заранее полученное исполнителем обещание лица сделать это, в законе о таком обещании ничего не говорится. Следовательно, не исключено, что имеется в виду прикосновенность к совершению преступления. Однако и это предположение может быть легко опровергнуто. При таком толковании можно прийти к выводу, что укрывательство как составная часть пособничества считалось ненаказуемым. Исходя из общего отношения к контрреволюционным преступлениям, вряд ли такой смысл мог хотя бы предполагаться законодателем.

В литературе 20-х гг. прошлого века к соучастию также относили: 1) антиреволюционные пропаганду и агитацию; 2) призывы к невыполнению распоряжений власти; 3) пропаганду и агитацию в пользу международной буржуазии; 4) изготовление и распространение антиреволюционной литературы. Такой подход основывался в первую очередь на зарубежном законодательстве.