Светлана Куликова - Конституционный запрет цензуры в России. Монография

Формально-юридическое закрепление оснований цензурного вмешательства должно было способствовать сужению цензорского усмотрения, иными словами, цензор в большей степени должен был опираться на нормы Устава, чем на собственные субъективные оценки. Этому препятствовал параграф устава, запрещающий пропускать к напечатанию места в сочинениях и переводах, имеющие двоякий смысл, если один из них противоречит цензурным правилам (§ 151).

В Уставе 1826 г. расширен круг субъектов, вступающих в цензурные правоотношения, гораздо подробнее описаны их права, обязанности и меры ответственности за допущенные правонарушения.

Если в Уставе 1804 г. основными субъектами были цензоры и издатели, а, например, авторы упоминались только дважды (в случае, когда они не согласны с решением цензуры, и в случае, когда в их сочинениях обнаруживались идеи, направленные против веры и законов Отечества), то Устав 1826 г. регулирует отношения между цензорами разного уровня, а также между цензорами и сочинителями, переводчиками, издателями, художниками, граверами, владельцами типографий, розничными продавцами и разносчиками книг, владельцами библиотек для чтения. Перечень субъектов сам по себе уже является показателем расширения сферы правового регулирования отношений по распространению различного рода произведений: законодатели стремились закрепить возможность изъятия книжной продукции, не соответствующей цензурным нормам, на каждом этапе движения произведения от автора к читателю.

Например, если в книжной лавке или библиотеке для чтения обнаруживалась книга, не разрешенная цензурой, владельцы лавки или библиотеки штрафовались на 2000 руб., в случае повторного обнаружения неразрешенных произведений книжная лавка или библиотека закрывались на два года, следующее правонарушение вело к пожизненному лишению права заниматься деятельностью по содержанию библиотек или книжной торговлей. Еще более жесткие меры ответственности налагались на владельцев типографий.

Особенно строгие требования предъявлялись к издателям периодических изданий и мелких сочинений, поскольку они пользовались большей популярностью, и «в случае предосудительного содержания могут производить гораздо опаснейшие последствия».

Следующий Цензурный устав был принят 22 апреля 1828 г., и в нем законодатель попытался избавиться от недостатков прежнего.

В Мнении Государственного совета, предпосланном новому Уставу, проводилось сравнение нового устава с предшествующим и указывалось, в частности, на более четкое и точное определение обязанностей цензоров, отмечалось, что новом Уставе цензоры «не поставлены судьями достоинства или пользы рассматриваемой книги. Они только ответствуют на вопрос: не вредна ли та книга, и все их действия ограничиваются простым решительным на сей вопрос ответом» 107.

В отличие от предшествующего нормы Устава 1828 г. предписывали цензорам:

– «принимать всегда за основание явный смысл речи, не дозволяя себе произвольное толкование оной в дурную сторону» (п. 6);

– не «входить в разбор справедливости или неосновательности частных мнений или суждений писателя» (п. 15);

– не входить в рассуждение о том, полезно или бесполезно рассматриваемое сочинение, если только оно не содержит нарушений, предусмотренных уставом (п. 15);

– не переписывать представленные к рассмотрению рукописи по своему вкусу, не прибавлять собственных примечаний и толкований (п. 91) 108.

Перечень оснований для запрещения был четче структурирован и включал в себя:

1) что-либо клонящееся к поколебанию учения Православной… Церкви;

2) нарушающее неприкосновенность Верховной самодержавной власти … и что-либо противное коренным государственным постановлениям;

3) когда в оных оскорбляются добрые нравы и благопристойность;

4) когда в оных оскорбляется честь какого-либо лица непристойными выражениями или предосудительным обнародованием того, что относится до его нравственности или домашней жизни, а тем более клеветою» (п. 3).

Анализируя основания для запрещения, представленные в Цезурных уставах, С. И. Григорьев обратил внимание на то, что «порядок охраняемых цензурой позиций устанавливается уже в первом уставе и затем лишь повторяется с определенными исключениями» 109.

В целом, соглашаясь с его мнением, отметим, что от устава к уставу происходит размежевание таких охраняемых позиций, как Верховная власть (личность самодержца), система государственной власти, законодательство (то есть печать не должна способствовать совершению противозаконных действий), отдельную категорию составляет «честь народная», «благопристойность» (то есть общепринятые принципы морали и нравственности). В уставе 1828 г. в свернутом виде присутствуют такие основания цензурного вмешательства, как оскорбление («непристойными выражениями»), диффамация, («предосудительное обнародование»), вмешательство в частную и семейную жизнь («домашнюю жизнь»), клевета.

В третьем Цензурном уставе впервые появляется положение о том, что «никакой чиновник не имеет права без дозволения начальства обнародовать сведения, ставшие ему известными по службе» (п. 10). Наличие данной нормы позволяет говорить о становлении института служебной тайны: перечней видов конфиденциальной информации еще не существовало, но устанавливался общий запрет на распространение любых сведений, ставших известными по службе.

Отдельный раздел цензурного устава был посвящен иностранной цензуре. Специфика наблюдения за иностранными изданиями состояла в том, что цензура имела дело не с рукописями, текст в которых можно было изменить, а с уже изданными книгами. Поэтому цензор должен был принять одно из следующих решений: дозволить к обращению, дозволить за исключением некоторых мест (страницы вырезались или заклеивались), запретить к обращению для публики или запретить безусловно (п. 98).

Цензурный устав регламентировал применение к цензуре иностранной всех норм, действовавших для внутренней цензуры. При этом предписывал, что «романы, повести, другие произведения иностранной словесности должны быть рассматриваемы с большей против иных книг строгостию в отношении к нравственности их содержания» (п. 103).

Однако строгости цензурного устава по отношению к иностранной литературе успешно преодолевались. Е. А. Кулакова, изучавшая журналы заседаний Комитета цензуры иностранной в Петербурге, приходит к выводу, что Главное управление цензуры часто удовлетворяло прошения частных лиц о выдаче им запрещенных книг. С получателя иностранных книг брали расписку «в непередавании оного никому другому» 110.

Ю. Г. Оксман указывает на другой способ обхода иностранной цензуры: в списках книг, составляемых книгопродавцами для цензурных комитетов, указывались лишь названия книг, но не сообщалось число привезенных экземпляров. В случае запрещения цензурой той или иной книги книгопродавцы должны были отправить книги обратно, но отправлялась только часть экземпляров, а другие книги реализовывались по более высокой цене 111.