Александр Чучаев - Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография

Как уже указывалось, наряду с общим противодействием власти в законодательстве выделяется так называемое частное сопротивление, ответственность за которое предусмотрено ст. 291–294 Уложения о наказаниях. В первой из указанных статей говорится о сопротивлении, во-первых, исполнению судебных определений, иных постановлений и распоряжений власти, во-вторых, законным действиям чиновника при исполнении им своих служебных обязанностей. Деяние признается преступным, если оно совершается группой лиц из 2–3 человек либо одним лицом, но при условии, что оно было вооружено и применило какое-либо насилие.

Таким образом, преступление посягало на личную неприкосновенность представителей власти.

Законность действий органов власти является криминообразующим признаком. Следовательно, сопротивление незаконным действиям не признавалось преступлением. Однако ни в теории уголовного права XIX в., ни в судебной практике не было выработано единой позиции о сущностных признаках законности действий власти. Более того, в литературе встречаются утверждения о том, что существует презумпция законности и компетентности органов государственного аппарата. «Думать же иначе и сопротивляться можно только тогда, когда потеря невознаградима, когда незаконность действия очевидна; в этом случае, т. е. когда по суду будет подвергнут уголовному наказанию сам агент, не может быть и речи о наказании сопротивлявшегося – он жертва, а не преступник. Если же найдено будет противное, тогда сопротивляющийся должен понести наказание, хотя бы у него были сомнения о законности действия власти» [325]. Отсюда делался вывод: лицо, оказывающее сопротивление представителю власти, действует на свой страх и риск.

А. Ф. Бернер полагал, что противодействие власти допускается, если она выходит за пределы предоставленных полномочий, чем существенно нарушает права граждан. В таких случаях сопротивляющийся находится в рамках необходимой обороны [326]. Эта позиция не разделялась многими криминалистами. А. Лохвицкий писал: «Нельзя прилагать к агенту власти вполне систему необходимой обороны: разница между частным человеком и агентом власти чрезвычайно большая. Когда меня захватывает на дому частный человек, я имею права обороны; если он приходит, чтобы взять мое имущество, – также; но совсем другое положение относительно агента власти: он известен, я знаю с кого взыскать впоследствии деньги, я знаю, что, арестуя, он меня посадит в общественную тюрьму, где я могу через несколько часов объявить о его ошибке или самопроизволе и получить свободу» [327].

Законность действий представителя власти определялась лишь по его внешним характеристикам, т. е. по форме [328]. Вместе с тем нельзя было считать сопротивление априорно преступным, хотя бы, например, в крайних случаях – при явном произволе власти. В литературе были сформулированы следующие критерии, нарушение которых обусловливало правомерность сопротивления: 1) содержание действия власти; 2) ее компетенция; 3) форма деятельности. При этом отмечалось, что «необходимо различать несправедливости сомнительные и сносные от явных и невыносимых; первые должно снести, вторые никто не обязан сносить» [329].

Критерий компетентности также играл важную роль в оценке законности действий представителя власти. Например, после принятия судебных уставов полицейский чиновник не мог проводить следствие, а военный начальник – отдавать приказ об аресте гражданского лица. Очень многое зависело от формы действия власти. Так, судебный пристав не мог описывать имущество без исполнительного листа.

Сущность совместности как признака сопротивления властям трактовалась в рамках учения о соучастии, законодательное закрепление которого имелось в ст. 13 Уложения о наказаниях [330]. В первую очередь выделялась совместность действий 2–3 лиц, достигших предварительного соглашения между собой [331].

Таким образом, сравнение восстания и сопротивления показывает их отличие по двум моментам: во-первых, количественному составу лиц, участвовавших в совершении преступления, во-вторых, цели противодействия.

С. В. Познышев считал иначе; по его мнению, всякая попытка разграничивать указанные деяния по характеру мер, которые применяет виновный, или по назначению власти, которой оказывается сопротивление, обречена на провал [332].

Недостаточно последовательную позицию по этому вопросу занимал Правительствующий сенат. Так, по делу Богомолова он пришел к выводу, что частное сопротивление, оказанное более чем тремя лицами, следует признавать восстанием [333]. Однако в решении по делу Пачковских указал, что подобная оценка возможна лишь в случае, если сопротивляющиеся были вооружены. При отсутствии оружия действия виновного необходимо квалифицировать как сопротивление [334]. По делу же Альмановского признано, что сопротивление невооруженной толпы, направленное против лиц, исполнявших судебное решение, должно квалифицироваться по ст. 271 Уложения о наказаниях 1885 г. (ст. 292 Уложения о наказаниях 1845 г.) [335].

Вооруженность как признак сопротивления трактовалась узко. Только при наличии огнестрельного или холодного оружия группа признавалась вооруженной. Из такого понимания вооруженности исходил и Правительствующий сенат. Так, по делу Матвеевых было установлено, что волостной старшина вместе с понятыми явился в село Семеновку для освидетельствования самовольно срубленного леса. Имея цель воспрепятствовать законной деятельности представителя власти, Иван и Алексей Матвеевы, вооружившись кольями, нанесли понятым побои, чем фактически лишили старшину возможности исполнить свои служебные обязанности. Окружной суд в приговоре указал, что хотя виновные и имели при себе колья, однако признать их оружием нельзя. Указание в законе на оружие следует понимать в буквальном смысле слова; только наличие огнестрельного или холодного оружия придает деянию такую общественную опасность, которой оно не обладает при использовании во время совершения преступления других предметов [336].

Кроме того, из приведенного уголовного дела видно, что сопротивление, о котором говорится в законе, «может относиться как к самому органу власти, так и к другим лицам, долженствовавшим по закону находиться при каких-либо действиях этого органа» [337].

Согласно ст. 292 Уложения о наказаниях признавалось преступным сопротивление постановлению законной власти или чиновнику в отправлении им должности, совершенное невооруженным лицом, сопряженное с побоями или иными явными насильственными действиями [338].

В литературе побои характеризовались нанесением нескольких ударов, которые могли поставить жизнь чиновника в опасность, вызвать его болезнь или обусловить прекращение его деятельности [339]. В этом случае, на наш взгляд, смешиваются собственно содержание определяемого деяния и цель его совершения. С. В. Познышев предлагал побои трактовать как повреждения, причиняемые в результате ударов различными твердыми тупыми предметами [340].