Евгений Ищенко - О криминалистике и не только: избранные труды

С учетом особенностей правового положения потерпевшего в суде присяжных государственный обвинитель должен тесно взаимодействовать с ним, поскольку при рассмотрении уголовного дела от стороны обвинения, в соответствии с законом, зачастую требуется изложение согласованной позиции. Думается, что для обеспечения равенства прав сторон в отстаивании ими своих законных интересов следует получать согласие не только обвиняемого, но и потерпевшего на рассмотрение дела судом присяжных.

Из ч. 1 ст. 402 во взаимосвязи со ст. 405 УПК РФ следует, что право потерпевшего и его представителя, а также прокурора ходатайствовать о пересмотре вступившего в законную силу судебного решения по основаниям, ухудшающим положение осужденного (оправданного), сводится лишь к формальной возможности обратиться в суд надзорной инстанции с соответствующим ходатайством и заведомо не предполагает его удовлетворения.

По мнению Н. С. Мановой, предусмотренная УПК РФ допустимость надзорных жалоб исключительно в интересах реабилитации невиновного или смягчения ответственности виновного (ст. 405) не только придает ему гуманистическую направленность, но и подтверждает незыблемость приговора суда 125. Практика, однако, показала, что в большинстве случаев от этого страдают права потерпевшего, а также значительно уменьшается возможность прокурора влиять на вынесение судом законных и обоснованных решений.

Н. Митин, например, в этой связи считает, что реализация требований ст. 405 УПК РФ о недопустимости поворота к худшему при пересмотре в порядке надзора судебных решений по уголовным делам на практике привела к приданию большинству определений судов кассационной инстанции фактического статуса не подлежащих обжалованию вне зависимости от того, какие нормы материального или процессуального права были нарушены судами первой и кассационной инстанций при рассмотрении и разрешении дел. Далее он замечает, что подобное сокращение полномочий судов надзорной инстанции означает, прежде всего, снижение их значения при реализации принципа обеспечения законности судебных решений, а также изменение баланса всей судебной системы в целом 126. Поэтому Н. М. Яковлев обоснованно отмечает, что «права потерпевшего в надзорной стадии процесса сведены к нулю» 127.

Хотя ст. 405 УПК признана не соответствующей целому ряду статей Конституции РФ во взаимосвязи со ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и п. 2 ст. 4 Протокола № 7 к ней, о чем принято Постановление Конституционного Суда РФ № 5-П от 11 мая 2005 г., законодатель до сих пор не изменил ее содержание. И до настоящего времени новой редакции этой статьи не принято. Поэтому в судебной практике вопрос о возможности пересмотра в порядке надзора вступивших в законную силу судебных решений по уголовным делам все еще остается открытым, во всяком случае, для прокурора и потерпевшего. Надзорная инстанция проверяет дела только в одностороннем порядке, поэтому кассационная инстанция в случае вынесения несправедливого решения является для потерпевшего последней.

Применение ст. 405 УПК нарушает конституционные права граждан-потерпевших. Представляется более чем несправедливым, когда за счет сокращения защиты прав и законных интересов потерпевшего усиливается защита интересов обвиняемого, а также создается возможность (по чисто формальным обстоятельствам) ухода последнего от ответственности за совершенное преступление. В последнем случае остаются незащищенными также интересы общества и государства.

На основании всего вышеизложенного необходимо констатировать, что в УПК РФ основное внимание уделено не защите прав лиц, потерпевших от преступлений, а обеспечению прав лиц, виновных в их совершении. И одной лишь заботой о том, чтобы невиновные лица не подверглись уголовной репрессии, объяснить такое положение нельзя, поскольку эта антиобщественная тенденция довольно отчетливо прослеживается на протяжении целого ряда десятилетий. Так кто же и когда защитит потерпевшего?

Ответ на вопрос, вынесенный в заглавие, совсем не так прост и очевиден, как может показаться на первый взгляд. Его можно было бы сформулировать еще более остро: «А борется ли в современной России хоть кто-нибудь с преступностью или осуществляется вялая имитация этой сложной деятельности, безусловно, необходимой для жизнеспособности любого цивилизованного государства?»

Даже и для такой постановки вопроса есть достаточно веские основания. Об этом весьма красноречиво свидетельствует небывалый, обвальный рост преступности, отчетливо прослеживающийся при ретроспективном анализе. Впервые количество зарегистрированных преступлений превысило в России миллионную отметку в 1980 г. Рубеж в 2 млн. преступлений был превышен в 1991 г., а 3 млн. – в 1999 г. Другими словами, действовала некая закономерность, в соответствии с которой для увеличения числа зарегистрированных преступлений на 1 млн. требовалось в среднем 10 лет.

Правда, с 1999 по 2002 гг. число зарегистрированных преступлений, благодаря усилиям по наведению некоторого порядка в их учете 129, сократилось почти на полмиллиона. А вот после 2002 г. в стране происходят какие-то невероятные события, в результате которых уже к концу 2005 г. число зарегистрированных преступлений достигло 3554 тыс. Если вспомнить, что в 1999 г. их было 3001 тыс., то разница составит 553 тыс.

Получается, что действовавший ранее 10-летний срок возрастания количества зарегистрированных преступлений на 1 млн. урезался до 3 лет. И эта крайне опасная тенденция, похоже, сохраняется. В 2006 г. было зарегистрировано 3855 тыс. преступлений, следовательно, годовой прирост составил 301 тыс.

Происходит все это на фоне усложнения системы учета и регистрации преступных посягательств, а также значительной декриминализации преступлений, осуществленной в конце 2003 г. посредством внесения изменений в УК РФ. В этой связи известные российские криминологи говорят о кризисе российской уголовной политики, причины которого они однозначно связывают с преобладанием в проведении судебной реформы и последующих реформ уголовного и уголовно-процессуального законодательства радикально-либерального подхода 130. Единственным «невероятным» событием, которое произошло в 2002 г., на наш взгляд, как раз и стало введение в действие УПК РФ.

В этой связи криминологи задаются и таким вопросом: «Адекватна ли в настоящее время государственная политика борьбы с преступностью состоянию и тенденциям последней? Не покривя душой, на этот вопрос можно ответить только отрицательно. Тенденции современной российской преступности… настолько неблагоприятны, что вполне правомерно можно и нужно говорить о том, что преступность создает угрозу национальной безопасности и что сама Россия постепенно превращается в криминальное государство» 131.